, затем посмотрел ей прямо в глаза и сказал: «Будь умницей, соси мой член, как хорошая маленькая девочка». И вдруг она размахнулась и врезала мне кулаком по лицу, – со стоном говорит Эмерсон.
– Вот же дерьмо! – восклицаю я с кислой миной.
– Ну и свинство! – возмущенно рычит Хантер.
Бедная Мэгги смотрит на Эмерсона широко раскрытыми глазами. На ее лице застыл ужас.
– Вряд ли ей это понравилось, – заявляет она.
Я не могу удержаться от смеха, глядя, как мой лучший друг морщится и прижимает к щеке бутылку с пивом, чтобы унять пульсирующую боль вокруг глаза. Я бы отдал хорошие деньги, чтобы увидеть, как все это было. Мне не стоит большого труда представить его в этот момент: такой мощный чувак, как он, который думает, что у него в руках податливая телка, а в результате получает по физиономии.
Жаль, что они не смогли немного повеселиться, жаль, что они с самого начала не знали, что в плане секса они, так сказать, не на одной волне.
– Я это к тому… я думал, что мы с ней прекрасно понимаем друг друга, – говорит он. – Она казалась готовой на все и определенно получала удовольствие от процесса, но, похоже, я ошибался. Очевидно, она не любительница небольших сексуальных девиаций.
Мне хорошо знакомо это чувство. В прошлый раз, когда я привел домой телку и попробовал что-то поинтереснее обычного секса, все прошло, мягко говоря, не очень. Я пытался записать секс на видео и получил отказ. Я попросил другую девушку помастурбировать и дать мне посмотреть и получил отказ. Я пытался залезть под юбку женщине в баре на публике, где никто не мог ясно видеть, что мы делаем, и вновь получил отказ.
Я невольно чувствовал себя извращенцем. Как будто со мной что-то не так, потому что мне хотелось попробовать что-то за рамками «нормы». Я уверен, Эмерсон думает то же самое о своей склонности к унижению женщин.
Скольким из нас хватило духа попросить о том, чего мы хотим, а взамен получить от ворот поворот, как будто ты последний урод на этом свете? Так что да… я хорошо его понимаю.
Наверное, именно поэтому я так давно не лежал с женщиной в одной постели.
– Да, чувак, – слова срываются с губ, и друзья смотрят в мою сторону. – Это бред, что нет способа сопоставлять людей по тем извращениям, которым они любят предаваться в спальне.
Все смеются. Естественно, им кажется, что я шучу, и, наверное, в большинстве случаев так оно и есть. Но не в этот раз.
– Нет, я серьезно, – говорю я, не обращая внимания на их смех. – Как было бы здорово познакомиться с кем-то, кто тащится от тех же извращенных штучек, что и вы! Вам не нужно было бы ничего скрывать или краснеть от того, что вас возбуждает.
– Ну ты загнут, Гаррет, – произносит Хантер, но я со стуком ставлю на стол стакан пива.
– Нет. Скажи, у кого здесь нет извращенных постельных желаний, которые вы всегда хотели исполнить, но слишком боялись попросить? Очевидно, что только Эмерсон не боится спрашивать.
Они снова смеются.
– Честное слово, я серьезно, – продолжаю я. Они могут сколько угодно шутить, но я-то слышал их грязные истории. Я точно знаю: у моих друзей есть свои любимые извращения, в которых они никогда не признаются. – Из всех своих приколов, о чем бы вы хотели попросить. У тебя, – обращаюсь я к Мэгги, – наверняка есть мыслишка на этот счет. Давай, давай, выкладывай.
– Сначала ты, – говорит Мэгги с самодовольной улыбочкой.
– Хорошо. – Я выпрямляю спину и допиваю пиво, наполняя жидким мужеством вены. – Мне нравится наблюдать.
– Наблюдать за чем? – скептически спрашивает Хантер.
Я пожимаю плечами.
– Да за чем угодно.
– Значит, ты предпочитаешь смотреть, как люди занимаются сексом, а не заниматься им сам?
Я никогда не думал об этом в таком ключе, но да, пожалуй, так. Я киваю.
– Ты вуайерист, – добавляет Эмерсон, и я поворачиваюсь к нему.
Похоже, он не удивлен. Я никогда не употреблял это слово сам, не называл так себя, но не сказал бы, что оно кажется мне неприятным. Оно имеет смысл и, наверно, хорошо применимо ко мне.
– То есть я и впрямь извращенец? Я говорю о полном взаимном согласии. Я не хожу по улицам и не заглядываю людям в окна или что-то в этом роде, но если бы я мог найти девушку, которая не возражала бы, чтобы я понаблюдал за ней наедине… или за ней с кем-то другим… Я не знаю, эта мысль меня возбуждает. Почему я должен этого стыдиться?
– Тебе и не нужно стыдиться, – отвечает Эмерсон, и я вижу: теперь он воспринимает меня всерьез. Более того, у него задумчивое выражение лица, и это, насколько мне известно, означает, что он раздумывает над какой-то идеей.
