до конца не исчезают, а возрождаются неподалёку, как феникс из пепла. А вот часть дач хотели снести, чтобы построить развязку. Непонятно, чем кончилось дело, но продавать землю тут уже было нельзя. И да, это трагедия. Помните фильм про гараж? Ну, не обязаны, конечно. Нет, и не важно, это к тому, что так было всегда. Человек держится за свою норку, а жизнь его оттуда выковыривает. Нет гнёздышка, нет норки – и ухватить тебя не за что. Так и академик говорил, но он был биолог и считал, что цель жизни – размножение. Не просто размножение, а ещё и захват территории. Это очень хорошо заметно у полевых мышей. Так-то академик говорил, что люди живут ради детей, это то же самое, просто лучше звучит. А жена его спрашивала за этим столом, зачем вся эта его медицина, для чего? Потому что человек всё равно умирает. Сперва живёт ради детей, а иногда дети умирают раньше. Но это потом она так говорила, после войны. Их сын погиб в сорок пятом, за два месяца до последних выстрелов. Был лётчиком, вернее, стрелком на бомбардировщике и сгорел в воздухе, не долетев до земли. Чистый, невинный мальчик, был в армии меньше года. Подавал большие надежды, хотел тоже стать биологом. Когда он был маленький, поймал однажды ежа, и тот, смешно топая, бегал по даче.
Сразу всё стало бессмысленным: и самодовольство оттого, что они увернулись от неприятностей тридцатых, когда Сергей Маркович ходил по комнатам и вслух торговался с судьбой. И то, что неприятности настигли его в сорок восьмом, но это были лёгкие неприятности. Всё обошлось, пересидел на даче, а потом вновь вернулся в медицинский институт. В пятьдесят восьмом он стал действительным членом академии. В дачный посёлок за Сергеем Марковичем приезжала чёрная машина, чтобы отвезти его на службу, – сперва эта машина была округлой, потом стала угловатой, потом стала заезжать реже. А вот жена его в тот победный год выгорела изнутри. Они взяли в семью девочку рано ушедших родственников, скрывая от неё, а главное, от себя, что берут ребенка как собаку, для того чтобы заполнить пустое пространство.
Но стерпелось и слюбилось, хоть и без жара. Приёмная дочь стала орнитологом, в семьдесят третьем вышла замуж и засобиралась в дорогу.
От дочери приходили открытки с нечитаемыми штемпелями. Иногда она присылала фотографии диковинных птиц. В объектив косил огромный пеликан, а из клюва его высовывалась весёлая рыба. Рыбе было хорошо там, в клюве. Кажется, рыба смеялась.
Я думаю, что старый академик, оставшись один, просто проклял эту землю. Представьте себе, как он выходит на крыльцо и проклинает дачные и садоводческие посёлки. Стоит, как старый еврейский бог, и седая борода его трясётся в такт взмахам рук.
Официантка представила, и картина получилась завораживающая. Сосед ей уже нравился, за столом он казался моложе, и она поняла, что он не сумасшедший. Сумасшедших она видела много и на родине, и здесь. За несколько месяцев жизни в посёлке она обнаружила старуху, которая жаловалась на женщину с ребёнком, которые живут у неё на чердаке и ссорятся. Всё бы ничего, но ребёнок потом плачет всю ночь. Крепкие старики-пенсионеры
