в печальном раздумье, никто не видел ее погасшего взгляда, горьких слез, пролитых украдкой в одиночестве.
Гибельные последствия того опасного положения, до которого мало-помалу довели маркизу обстоятельства, стали особенно очевидными для нее в один январский вечер 1820 года. Когда супруги в совершенстве знают друг друга и когда их соединяет многолетняя привычка, жена правильно истолковывает каждый жест мужа и может угадать чувства и думы, которые он скрывает от нее. И случается, что после размышления и некоторых наблюдений, хоть и сделаны они были нечаянно и поначалу непреднамеренно, вдруг все предстает перед нею в новом свете. Часто жена вдруг видит, что она на краю или на дне пропасти. Так и маркиза, уже не один день радовавшаяся своему одиночеству, внезапно угадала, в чем его секрет: непостоянство или пресыщенность мужа, великодушие или жалость его к жене обрекли ее на это одиночество. В этот миг она уже не думала о себе, о своих страданиях и жертвах; она была только матерью и жила лишь заботой о счастье дочери, о будущем своей дочери, единственной своей отрады – Елены, милой Елены, единственного своего сокровища, которое привязывало ее к жизни. Теперь Жюли решила жить только ради того, чтобы уберечь свое дитя от страшного ига: она боялась, что мачеха погубит жизнь ее дорогой девочки. Предвидя мрачное будущее, она углубилась в мучительное раздумье, от которого сразу стареешь на несколько лет. Между нею и мужем отныне вставал целый мир мыслей, вся тяжесть которых должна была пасть лишь на нее. До сих пор, убежденная в том, что Виктор по-своему любит ее, она посвящала себя счастью, которого не ведала сама; но ныне она уже не чувствовала удовлетворения от мысли, что слезы ее – радость мужа; она была одна в целом мире, и ей не оставалось ничего иного, как выбрать наименьшее зло. В тот час, когда в глубокой ночной тишине отчаяние охватило ее и отняло все силы, в тот миг, когда она, осушив слезы, встала с дивана, где лежала у почти потухшего камина, и пошла при свете лампы взглянуть на спавшую дочку, г-н д’Эглемон в самом веселом расположении духа вернулся домой. Жюли позвала его полюбоваться спящей Еленой, а он ответил жене, восхищенно смотревшей на их дочку, избитой фразой:
– В этом возрасте все дети милы.
Он равнодушно поцеловал дочку в лоб, опустил полог колыбели, взглянул на Жюли и, взяв ее под руку, повел к дивану, где она только что передумала столько страшных дум.
– Как вы прелестны нынче, Жюли! – воскликнул он весело, и это было нестерпимо: слишком хорошо знала маркиза его пустословие.
– Где вы провели вечер? – спросила она с напускным безразличием.
– У госпожи де Серизи.
Он взял с камина экран для свечей и стал внимательно рассматривать прозрачный рисунок, не замечая на лице жены следов от пролитых ею слез. Жюли вздрогнула. Никакими словами не передать чувств, потоком хлынувших в ее сердце, чувств, которые она должна была сдерживать.
– В
