строго следовал совету епископа и жил как анахорет.
Вы можете себе представить, что он чувствовал, когда настало утро двадцать восьмого февраля.
Как было условлено, явился священник, и сэр Доминик с его преподобием удалились вон в ту комнату и возносили молитвы, пока не пробило двенадцать, и еще добрый час после того, и все было тихо, никого они не видели; а потом священник проспал ночь в комнате по соседству со спальней сэра Доминика так спокойно, что лучше не бывает, а наутро они обменялись рукопожатием и поцелуем, как соратники после выигранного боя.
И тут сэру Доминику подумалось, что настала пора после всех постов и молитв провести приятный вечер, и он послал полудюжине соседей приглашение на обед, остался отобедать и священник, и на столе задымилась чаша с пуншем, и не было конца вину, божбе, игре в кости и карты, и переходили из рук в руки гинеи, и звучали песни и рассказы, пригодные не для всяких ушей; его преподобие, увидев, какой оборот принимает дело, потихоньку удалился, а когда до полуночи оставались считаные минуты, сэр Доминик, сидевший во главе стола, поклялся, что «ни разу еще так весело не проводил день первого марта в обществе друзей».
«Сегодня не первое марта», – говорит мистер Хиффернан из Балливурина. Он был человек ученый и всегда имел у себя календарь.
«Тогда какое же сегодня число?» – вздрогнув, спросил сэр Доминик и вытаращился на мистера Хиффернана.
«Двадцать девятое февраля, ведь год нынче високосный», – говорит тот.
И не успел он умолкнуть, как часы пробили полночь, и мой дед, который дремал в холле, устроившись в кресле у очага, открыл глаза и увидел, что как раз в том месте, где сейчас на стену падает луч света, стоит маленький коренастый человечек, закутанный в плащ, с копной черных волос, торчащих из-под шляпы.
Мой горбатый приятель указал концом трости на стену, куда падал, разгоняя сгущавшийся в коридоре сумрак, закатный луч.
«Доложи своему хозяину, – произнес человечек страшным голосом, похожим на звериный рев, – что я явился как условлено; пусть спустится ко мне сию же минуту».
И мой дед взошел по тем самым ступенькам, на которых вы сидите.
«Передай ему, что я не могу сейчас спуститься, – говорит сэр Доминик, у которого на лице выступил холодный пот, и обращается к гостям: – Бога ради, джентльмены, не может ли кто-нибудь из вас выпрыгнуть в окошко и привести сюда священника?»
Гости обменялись взглядами, не зная, что и думать, а тем временем снова вошел мой дед и, весь дрожа, доложил:
«Он говорит, сэр, если вы не спуститесь к нему, то он поднимется к вам».
«Ничего не понимаю, джентльмены, пойду посмотрю, в чем дело», – сказал сэр Доминик, стараясь не подавать виду, что боится, и вышел из комнаты, как приговоренный, которого ожидает палач. Он спустился по ступенькам, и двое или трое джентльменов следили за ним через перила. Мой дед
