мне Боже отплатить тебе таковою же услугой!
– Не знал я, кого спасал, оттого и благодарности не заслуживаю.
– Скромность это в тебе говорит, отваге твоей не уступающая. Прими же от меня сей перстень.
Наместник, смерив Абданка взглядом, поморщился и отступил на шаг, а тот, с отцовской прямо-таки торжественностью в манерах и в голосе, продолжал:
– Взгляни же. Не драгоценностью этого перстня, но другими его достоинствами дарю я тебя. Будучи молодых лет и в басурманской неволе, получил я его от богомольца, который из Святой земли возвращался. В камушке оном заключен прах Гроба Господня. От подарка такого отказываться не годится, хоть бы даже он из ославленных рук воспоследовал. Ты, сударь, человек молодой и солдат, а коль скоро и старость, могиле близкая, не ведает, что с нею перед кончиною случиться может, что же тогда говорить о младости? Имея впереди век долгий, ей с куда большими превратностями суждено столкнуться! Перстень же сей убережет тебя от беды и охранит, когда наступит година судная, а должен я тебе сказать, что година эта уже грядет в Дикое Поле.
Наступило молчание; слышно было только попыхивание костра и конское фырканье.
Из дальних камышей донесся тоскливый волчий вой. Внезапно Абданк сказал как бы сам себе:
– Година судная грядет в Дикое Поле, а когда нагрянет, задивиться весь свiт божий…
Наместник, озадаченный словами странного мужа, машинально взял перстень.
Абданк же устремил взгляд в степную темную даль, потом не спеша поворотился и сел на коня. Молодцы ждали его у подножия.
– В путь! В путь!.. Оставайся в здравии, друже-жолнер! – сказал он наместнику. – Времена теперь такие, что брат брату не доверяет, оттого ты и не знаешь, кого спас; я ведь имени своего тебе не сказал.
– Ваша милость не Абданк, значит?
– Это мой герб…
– А имя?
– Богдан Зиновий Хмельницкий.
Сказавши это, он съехал по склону. За ним двинулись и молодцы. Вскоре сокрыла их тьма и ночь. И лишь когда отдалились они этак на полверсты, ветер принес к костру слова казацкой песни:
Ой, визволи, Боже, нас всiх, бiдних невiльникiв,
З тяжкой неволi,
З вiри басурманськой –
На яснії зорi,
На тихії води,
У край веселий,
У мир хрещений. –
Вислухай, Боже, у просьбах наших,
У нещасних молитвах,
Нас, бiдних нивiльникiв.
Голоса помалу стихали, а потом слились с ветерком, шелестевшим в камышах.
Глава II
Прибыв утром следующего дня в Чигирин, пан Скшетуский стал на постой в доме князя Иеремии, где имел достаточно времени дать людям и коням отдохнуть и отдышаться после долгого из Крыма путешествия,
