кого-то зовёмВ тишине чёрных дней,
На остывших камнях
У безбрежной реки,
Без врагов, без друзей —
Лишь морщинистый лик
Первобытных времён
Нам напомнит о снах
Неизбывной тоски
Ненаписанных книг.
Почему-то не жаль
Ни себя, ни других —
Пыль минувших веков
Забивает нам рты
На орбитах земных
За последней чертой,
Нам не вырваться вдаль
Нам не сбросить оков,
Лишь пустые плоты
Плывут вслед за мечтой…
Словно Вселенная…
Словно Вселенная, необозрима,
Непознаваема, безгранична,
Кистью небесного пилигрима
Пишется путь твой личный.
Пропасти в нём, ущелья и бездны
Светом пронизаны, всех слепящим,
Кажется мир игрушечно-тесным.
Ты его делаешь настоящим.
Ты наполняешь его простором,
Сотканным из чудесных мгновений,
Замысловато-сложным узором
В бесконечности повторений…
Ирина Шевчук
Подранок
Ванька дрался отчаянно, остервенело, с какой-то совсем недетской злостью. Прикусив до крови нижнюю губу, рычал и фыркал, словно волчонок, нанося противнику беспорядочные, размашистые удары крепко сжатыми грязными кулачонками с содранной на костяшках кожей. Его обидчик, очевидно старший по возрасту, долговязый взъерошенный пацан, с ехидной усмешкой и явным физическим превосходством, особо не суетясь, лихо уворачивался от «ветряной мельницы» Ванькиных рук. Бил неспешно, но прицельно, как будто нехотя, вполсилы и, скорее всего, даже не столько с целью наподдать щеглу, сколько остудить его пыл и унизить. Нанося очередной удар извалявшемуся с головы до ног в грязном подтаявшем снегу мальцу, плюнул ему прямо в лицо и что-то злобно прошипел, как ядовитый змеёныш. От его слов Ванька вообще взбесился! Слёзы обиды и отчаянья брызнули из глаз, он неожиданно для врага пригнулся, втянул голову в плечи и, сгруппировавшись, как шальная пружина, кинулся вперёд, нанеся неожиданный нокаут сопернику, воткнувшись ему со всей силы головой прямо в живот. Долговязый, не устояв на скользкой снежной каше, рухнул на свой тощий зад. Поймав выгодный момент, Ванька накинулся на поверженного обидчика и начал его отчаянно пинать ногами.
Неизвестно чем бы закончилось это «ледовое побоище», если бы из-за угла дома во двор не вышел бригадир строителей, ремонтирующих ветхий двухэтажный деревянный дом, в котором проживал Ванька со своей матерью. Крепкий, лет пятидесяти мужчина, с седой, аккуратно стриженой бородой и усами, одетый в утеплённую камуфляжную куртку и вязаную шапку, кинулся разнимать юных «петухов». Одной рукой подхватил барахтающегося Ваньку и прижал его, дрыгающего ногами, себе под мышку, другой рукой схватил за шиворот долговязого и, слегка поддав ему коленом под зад, приказал отвалить восвояси, пообещав оборвать уши, если ещё раз посмеет изгаляться над Ванькой. Длинный тут же исчез из вида, а весь перепачканный, возбуждённый Ванька ещё долго не мог успокоиться,
