как бы не я рисовал,он возник.
Ожив на бумаге,
ты вдруг появилась без зова.
И странного много,
и много там было такого,
к чему до сих пор я
ещё до конца не привык.
Тяжёлой усмешки
не видел такой на губах,
красиво, но как-то иначе
очерчены щёки.
И волосы те же,
в знакомом спускаясь потоке,
не так, по-другому,
зловеще лежат на плечах.
Чрезмерно надменен
бровей показался разлёт,
и тень сладострастия
тайно его дополняла.
Я понял: всё то,
что в себе от меня ты скрывала,
теперь в обнажённой,
больной простоте предстаёт.
Без сна над портретом
всю ночь я тогда просидел,
и ужас меня до сих пор
не оставил минувший.
Не дъявол ли это,
как молния, в мозг проскользнувший,
так выстроил всё,
чтоб я душу твою подсмотрел?
Пропасть
Зачем так хрипло, пропасть,
ты под ногой поёшь
и ничего назад не отдаёшь?
Остры твои уступы, ведущие в ничто,
вокруг тебя покатое плато.
И лампочки мигают, сто тысяч огоньков,
покрытых тёмной копотью веков.
Мной выстрелила в пропасть
моей судьбы праща,
и я лечу под парусом плаща.
И по лицу мне воздух
бьёт и свистит в ушах,
как птица в приозёрных камышах.
Я шевелю губами, как будто заводной,
но не родится песни ни одной.
Мираж какой угодно,
самый ничтожный – пусть,
и мёртвой хваткой я в него вцеплюсь.
Чтобы сплошным потоком лилась в меня
листва,
от страха не болела голова.
И у лица ладони я чувствовал твои,
услышал вновь, как стонут соловьи.
Но за спиной надулся
плащ чёрным пузырём,
и стала ночь моим поводырём.
И пустоты касаясь, дрожит моя рука,
морщинистая, как у старика.
И где-то в отдаленье мелькает тень лица,
и нет паденью моему конца.
Так, словно доживаешь сотый
Век на земле, тебе знаком
Железный пульс ее работы
И каждый куст, и каждый дом.
Как странник с нищенской клюкою,
Полсвета обошел, скорбя.
Тебе известно, что такое –
Ни в чем не обрести себя.
Лишь не встречал другого края,
Где был бы воздух тяжелей,
Чем сладковатая, сырая
Промозглость родины твоей.
Ты ею вдоволь надышался –
По хрип ночной и тошноту.
Теперь от родины остался
На память – горький вкус во рту.
Ты для нее не существуешь,
Мгновенно промелькнувший блик.
Но ты ведь больше не тоскуешь,
К ночной бессоннице
