и я сразу развел его до рекомендованных Дмитрием Ивановичем Менделеевым сорока градусов. Получилось пол-литра водки. Качество гарантирую.
Выпил из мензурки грамм тридцать. По западной классификации – одну алкогольную единицу или один «дринк». Закусил. И сразу стало лучше. И как будто за окном небо посветлело. Еще единицу, еще, и стало совсем хорошо. Для мужика девяносто грамм – это так, для разминки, а мне в кибитке, что несется без лошадей по заснеженному космосу, и этого достаточно. Как это в песенке: «Выпил рюмку, выпил две, зашумело в голове».
Я прекрасно понимал, что это не лекарство, а обман организма, но в условиях, «когда пилотам, прямо скажем, делать нечего, мы приземлимся за столом, поговорим о том, о сем и тихо песенку любимую споем…».
Настроение лирическое, как бы не стало истерическим. Берем бумагу, карандаш, пишем:
Звездочкой в небе мелькну,
Солнце покину, ночную Луну,
Скоро совсем, не пройдет и полвека,
Дождик осенний польет по окну.
Рюмка вина, то есть водки, и уже поэт. Не Хайям, но что-то есть от Есенина. И он не чужд был чаше. Может, и я бы стал Есениным, если бы не полетел в космос. Это сколько же надо выпить водки, чтобы стать настоящим поэтом? Да вагон и маленькую тележку. Я налил еще. Еще. И сразу стало так хорошо. Я представил себя в дыму кабака. Я поэт. Пока не известный поэт, потому что я еще жив. Люди ко мне тянутся, кто с кружкой, кто со стаканом, кто с рюмкой и все говорят:
– Братан, сбацай че-нить для души.
А я встаю, поднимаю вверх правую руку и начинаю сочинять сходу:
Свеча сгорела поздно ночью,
Потух светящийся бокал,
Во тьме горели чьи-то очи
И продолжался чудный бал.
Мы полетели в вихре вальса
Туда, к далеким небесам,
Тебя держал за кончик пальца
И прикасался к волосам,
Что развевались в лунном свете
Огромной белою фатой,
И ты кружилась, как в балете,
И я был зритель не простой.
Я предложил полеты к звездам,
Как только будем мы вдвоем,
Наш мир и нами будет создан,
Ему хвалу мы пропоем.
Проснемся мы с тобой под утро,
Несут и кофе нам в постель,
Всегда мы поступаем мудро,
Ложась вдвоем, мадмуазель.
Я записал все это в рабочей тетради. Прикрыл глаза, представляя все это, и заснул в кресле. Мне снились обнаженные женщины. Их было много. Они обнимали и целовали меня, любили до самозабвения, и я отдавался им всем телом. Я не знал, откуда у меня столько сил, но я прощался с земными женщинами, с моей родной Галактикой и уносился в неизвестность, откуда нет возврата.
