холодильника тарелку, на которой лежала смесь из тунца с луком и крутыми яйцами, нарезанными кубиками, и сделала себе два бутерброда с белым хлебом. Откусив большой кусок, я унесла остальное к тете в спальню. Тетя опустила иголку проигрывателя на пластинку, и запела Дайна Уошингтон. Тетя уселась за туалетный столик, а я на край ее кровати. Она заговорила, глядя на меня в зеркало:
– Сегодня выступаю в «У Кики». Обещала прийти пораньше и помочь все подготовить. Ты не против побыть одна?
– Я справлюсь.
– Твои рисовальные принадлежности все еще в углу под подоконником. Только полы мне не перепачкай.
Стены в спальне тети Мари были фиолетовые, а обстановка мне всегда напоминала закулисье театра: кругом парики и усы, макияж и ресницы, перья и боа, цилиндры, галстуки и сюртуки. Я жевала бутерброд, а тетя румянила свои коричневые щеки и красила ярко-красной помадой широкий рот. Когда я рассказала, что Пышка опоздала и что на следующей неделе меня не возьмут в поездку, она вопросительно склонила голову набок.
– Мне съездить туда поговорить с ними?
– Нет, у меня все схвачено, – нервно отозвалась я.
Тетя хотела как лучше, но миссис Томас не понравится, если она приедет разбираться. И потом, миссис Томас не понять таких людей, как моя могучая тетя Мари с пистолетом и букмекерскими ставками, она бы при одном виде тети, наверное, в обморок упала. Такие люди, как тетя Мари и миссис Томас, обычно не пересекаются в жизни. Если тетя приедет заступаться за меня, миссис Томас только еще больше разозлится, а она и так уже обо мне низкого мнения. Надо просто принять наказание и жить дальше.
Подпевая Дайне Уошингтон, тетя Мари надела крахмальную белую мужскую рубашку, висевшую на двери шкафа, потом протянула мне золотые запонки, чтобы я их ей вдела. За рубашкой последовали мужские брюки и клетчатый пиджак, а дополнили образ висячие клипсы.
– Как я выгляжу?
– Суперкруто.
Она усмехнулась.
– Хочешь меня догнать – учись что есть силы. С Пышкой я разберусь. Ты просто делай, что эти люди тебе говорят, и получи стипендию. – Я вытерла майонез с уголка губ. – А, и Шимми придет посмотреть под раковиной.
– Кто это – Шимми?
Я пошла за ней по коридору, вдыхая пряный запах одеколона, которым она попрыскала себе шею и запястья.
– Сын моего домохозяина. Нанять настоящего водопроводчика ему жадность не позволяет. Вечно посылает своего парня тут все чинить, и ничего толком не делается.
Когда тетя ушла, я закрыла дверь на цепочку, а пластинку с Дайной Уошингтон не стала выключать, чтобы не было одиноко. Инес не разрешала мне держать краски в доме. Говорила, мол, когда мое барахло везде валяется, это ее нервирует, но ее вообще все на свете нервировало, что меня касалось. Свои художественные припасы я держала у тети Мари в металлическом ведре. Я надела свой бежевый фартук с пятнами засохшей краски, потом заколола челку невидимками, чтобы не мешала.
Солнце теперь освещало другую сторону улицы,
