удалось летом 1917 г. преодолеть недоброжелательство офицерской среды в должности комиссара. Он «не только внешне входил в офицерскую среду, но и усвоялся ею; все в нем: военная подтянутость внешнего облика, отчетливость жеста и походки, немногословная дельность распоряжений, пристрастие к шелковому белью и английскому мылу, главным же образом прирожденный и развитой в подпольной работе дар распоряжения людьми – делало его стилистически настолько близким офицерству, что оно быстро теряло ощущение органической неприязни к нему»27.
В условиях митинговщины, выборного начала, ритуальной ненависти к «старому режиму» возникали разные линии поведения, как карьерного, так и защитного. Появились, например, нарочито огрубевшие и на этой основе ставшие вновь авторитетными среди солдат офицеры. В.А. Антонов-Овсеенко упоминает такой типаж: «И подозрительный тип, большой горлопан (впоследствии я узнал, что это бывший поручик полка, осолдатившийся после революции), упрямо подбивавший солдат не выполнять приказа о движении у Ольгинской…»28 (речь о 112-м полке у Батайска, во время борьбы с донцами и добровольцами). Вот еще одно впечатление: солдаты слушают ораторов-«орателей». Если «оратель» хорошо одет или речь его звучит по-еврейски – кричат: «Долой!» Один вольноопределяющийся в обтрепанной солдатской шинели, с русской фамилией, встречен доброжелательно. Когда поняли, что говорит непонятно, не подделываясь под солдат, замерли. Речь следующая: «Товарищи!!! В наш меркантильный век универсального прогресса, гуманных и утилитарных идей, каждый индивидуум обязан демонстративно вотировать за апофеоз феминистических тенденций, имманентно эволюционирующих в церебральных сферах демократического интеллекта». Результат: «Все замерли. Потом послышалось: „Правильно!“»29 Вольнопер, очевидно, опасно забавлялся, но, как видим, удачно использовал «положительный» образ, и его ученая абракадабра была одобрена.
Наряду с массой полуинтеллигентов в погонах, ринувшихся в военные вожди, весьма экзотические эволюции проделывали и не замеченные прежде в политике штаб-офицеры. Так, скромный подполковник-инженер Ефим Божко взялся возрождать ни много ни мало историческую Запорожскую Сечь, попытавшись истребовать у директора екатеринославского музея, известного исследователя запорожской истории Д.И. Эварницкого исторические регалии войска30. А недавний писарь и известный атаман (Зеленый) в Переяславе, ни много ни мало, «денонсировал» присягу на Переяславской раде 1654 г.
Генерал А.В. Геруа предложил знаковые фигуры офицеров-приспособленцев, которые иллюстрируют разные категории таковых: А.А. Брусилов, Н.М. Голубов и П.П. Сытин. Это персоны, которые «перекрашивались в соответственные модные цвета, не останавливаясь даже перед разложением государственной вооруженной силы». Итак, «Брусилов-куртизан, Голубов-аванюрист-демагог и Сытин-Ноздрев по психике и по профессии». По мнению автора, как
