холодным. Но если он был уверен в самостоятельности собеседника, он раскрывался, был воодушевлен и проявлял заботу. С немногими он был связан отношениями подобного рода и всегда должен был полагаться на исходящий от них импульс. Ни о ком он не заботился с такой спонтанностью, как о Генрихе Блюхере, с которым его объединяла «материя Просвещения» (178). Особое место в его жизни занимала супруга. Она была единственной, к кому он испытывал безусловную и всеобъемлющую любовь. Рядом с ним она казалась расточительной: открытая, но ранимая, лишенная легкомыслия и вдумчивая, наделенная особой человеческой глубиной. Для него их отношения были шифром метафизической любви.
Круг друзей Арендт, напротив, был очень широк. Он продолжал расти с ее юных лет и до преклонного возраста. В него входили как многие известные писатели и ученые, так и те, кто редко или вовсе никогда не появлялся на общественной арене интеллектуальной жизни. Поддаваясь эмоциональности своего темперамента, она быстро отказывалась от сдержанности, когда встречала людей, свободных от идеологии и сентиментальности, умных и человечных. Эта переписка в полной мере не отражает близкие отношения Арендт и ее мужа с друзьями, природу их иногда слишком бурных взаимоотношений, в том числе восстановленных после долгих перерывов. «Никогда в жизни я не любила ни один народ, ни один коллектив… В сущности я люблю только своих друзей», – говорила Арендт в интервью Гаусу. Но их она любила по-настоящему, с верностью и доверием, которые сохранялись на протяжении многих лет и в ее помощи находили конкретное, практическое воплощение. В этой сфере взаимоотношений Генрих Блюхер оставался для нее устойчивой опорой и в то же время первооткрывателем. Профессор Бард-колледжа, автодидакт, на протяжении многих лет он читал лекции в престижной Новой школе. Благодаря остроте его ума, оригинальности и нежеланию публиковать собственные работы, друзья называли его «близнецом Сократа» (340).
Все, что Арендт на протяжении многих лет делала для Ясперса, могло бы стать для него обузой, если бы не происходило с такой естественностью. В послевоенные годы и до переезда в Базель она поддерживала супругов Ясперс материально, каждый месяц присылая продовольственные посылки, которые словно возвращали их в мирное время (46). Она считала это гостеприимством издалека, но отправляла посылки (не только Ясперсу) потому, что в годы эмиграции «привыкла проявлять солидарность, без которой мы обязательно бы пропали» (154). Она занималась публикацией его послевоенных работ в американских журналах и смогла сделать его известным. Позже она следила за всеми переводами, давала советы перед каждым выступлением и взяла на себя ответственность за перевод «Великих философов». Но важнее «любого пустого успеха» (60) было ее «единомыслие» (60), о котором она всегда заявляла публично. Она посвятила ему первую книгу, вышедшую в Германии после войны, «от Ноя Ною», а позже свою книгу о революции –
