нами на лошади. (Забыл, какого цвета конь у него был). Попадись, когда он не в настроении – самогонкой не угостили – обязательно ударит, не важно, кто на его пути. Животный: корова, человек, все одно ему: «Не попадайся на моем пути». А он, все знал, и обо всех. Участковый же, его обязанность, все знать. Видимо, и мой отец на его пути попался: не понравился, пересек дорогу перед его лошадью, а он мстительный был, уважение не увидел к его персоне. Тогда глаза у него наливались кровью. Хотя, он не совсем таким всегда бывал. С нами он, мальчишками, иногда мог и пошутить. Бывало и, а что, мог и ударить своей нагайкой, свинцовым концом. Как однажды меня по дороге, из школы. Проносясь мимо меня на лошади, зарычал, замахнувшись нагайкой: «С дороги! Не добитый».
«Недобитые» – это наша семья. Но моя мама научилась с ним сладить. То нарочно преувеличивая его заслуги, перед «обществом», нальет с усадки, для него специально, «мерзавчика» в стакан (самогонку), то даст рубль, на похмелку. Мы с отцом всегда над нею подсмеивались, когда она шумливо нам говорила:
– Он, он подведет. Подведет. Сердцем я это чую. Отправит нашего сына туда тоже, следом за Дарьей…
Отец тогда, криво ухмыляясь, с досадой отмахивался рукою.
– Да ты что мать?! Господь тебе. Теперь другие времена. Да и тому, кому мы плохо делали?
Мама, не довершив крика, медленно сползает на навозную землю.
– Фу ты, мать, – с досадой кряхтит отец, нервно отбрасывая за крыльцо веранды папироску. – Маша. Мария! Ну что это такое!
Мать затаскиваем в дом. Я тоже делаю попытку помочь отца. Тяжелая она у нас. Отец от ее тяжести даже дугой выгибается. Положили ее на кровать, а дальше не знаем, что и делать. Слава бога, с матерью ничего сложного не происходит. Это такая у нее ежедневная боль, при волнениях, да и когда это происходит, естественно (нам так казалось), само собою, проходит. Слышали от нашего фельдшера Якова Савельевича – у нее престарелая жаба. Поболит, поболит, потом пропадает боль. Оклемалась, языком губы обмочила, сползла с кровати.
– Сынок. Сынок, не спрашивай, – зашептала она вновь, с трудом расщепляя губы. – Понимаешь. – И долго глядит на меня своим тревоженным взором. Трясет меня за плечи, наставительно нажимая на слова. – Ты должен, должен уехать. Я не хочу, как Дарья ты мучился на торфяных лагерях. Так надо. Ничего не спрашивай. Вот,– показывает глазами на уже приготовленный рюкзак. – Там все есть на первое время, а что дальше… – Долго молчит, нервно дергано вздрагивая.
*
Мы дождались до темноты. Луна, выглянувшая из – за облаков – она была только свидетелем моего поспешного побега, и сопровождающие меня родители, да и «Дуня – рыжая», собачонка наша. Она как будто знала, что я покидаю надолго отчий дом, лизнула лицо, заскулила. Сердце мое разрывалось. Я не понимал, что происходит?
В моем рюкзаке, в тряпочку были завернуты целых десять золотых монет, червонцев – целое богатство. Откуда? «Не спрашивай», – был заранее заготовленный ответ для меня. Помню, сестра
