ветру,Под заплаканной маской дождя,
Не считая шагов,
А на каждом четвертом – взлетая,
Я, наверно, умру,
До тебя метра два не дойдя,
Словно мартовский снег,
Что легко и естественно тает.
Я устану краснеть,
Слезы прятать, лицо опустив.
Беспредельная дрожь
Пробивает движенье любое.
Я с тобой говорю
Через время, покуда ты жив,
И печально смеюсь
Над такою неловкой собою.
Ты совсем не такой,
Как привиделось это во сне.
Ты – простой человек.
В твоих грезах – не я, а иное.
Ты совсем ничего
Не узнаешь весной обо мне.
Я растаю, как снег,
Ослепительной этой весною.
Без-уми-е
Вот чистый холст передо мной.
Случайная строка – зацепка глазу.
Приходит медленно, таясь, и раскрываясь,
но не сразу…
За стеной уютного мирка есть плач и смех.
И голос. И глаза. Слеза. И строчки…
Когда-нибудь я перестану слышать всех.
Дойду до точки.
На каждом слове тормозя, скользя, слетая
С привычной линии. Нельзя. Сижу, читаю.
Какая, в сущности, ирония – мазнуть,
из банки с краской выжав муть, рискнуть.
И – снова покатиться прочь. Невмочь не рисовать.
Рисуя ночь, как кот, ночной сиамец,
млечный путь лизнуть… глумиться. Раз – блеснуть…
Два – оказаться вновь у чистого холста.
Страница стертой повести чиста.
Лишь за стеной тихонько слышно —
капли букв с листа…
Случайная строка. Она еще цела – но лишь пока.
Ее читая, буквы медленно глазами растворить…
Застыть. И тишину вселенной подарить.
Творить молчание.
Молчание, что всем в итоге суждено. Дано.
А! Вот и к нам, – прошу! —
как милостыни звон, – оно.
Хвостом из звезд махнуть, мяукнуть, и уснуть.
И – сна одна глушащая стена.
И – чистого холста благая суть…
Как будто
Как будто ничего не изменилось.
Все та же песня. И из века в век
Надеется на божескую милость
Наивно и беспечно человек.
– Он не придет. Но вдруг? Я так хотела!
– О, нет! О, нет! Жестокая чума!
– Опять сегодня ночью ждать обстрела…
– Заснуть. Забыть. И не сойти с ума.
– Господь, прости. И защити невинных!
– Сегодня – матч. Надеюсь на ничью!
– Не дашь мильон? Так дай хоть половину!
– Оставь его. А жизнь – возьми мою…
