крикнула вдруг Малинка и выскочила из дома вслед за кипевшим от злости Муромцем.
– Уж лучше бы я в магометанство перешел! – завыл Попович, чувствуя, что еще немного, и он взбесится. – У них-то бабы смирные, покорные! Мужу поперек слова не скажут! Всех-то дел: обрезаться, молиться пять раз в день, да не пить хмельного…
– А-а-ааа!!! – завыла Крапива особенно жалобным голосом.
– Не пить – доброе дело, да и помолиться лишний раз никогда не вредно, – с одобрением кивнула повитуха. – А вот что ты поначалу-то молвил? Я такого диковинного слова не слыхивала… Порезаться – понятно, а обрезаться?
Сплюнув с досады, богатырь вкратце пояснил любопытной бабе смысл оного обрезания. После чего та схватилась за голову, а ее глаза вылезли из орбит:
– Свят-свят-свят… Это как же?! Неужто под самый корень?!
– А-а-ааа!!! – теперь уже завыл Попович, отодвинул бестолковую бабу в сторону и побежал к выходу.
– Алешенька, ты куда?! – ахнула молодая мать, мгновенно придя в себя.
– На заставу, к побратиму моему! Уж лучше с ворогами рубиться, чем бабьи капризы выносить!
– Погоди, я с тобой! – закричала Емшан-Полынь, бросаясь следом.
– Добрыня Никитич долго и внимательно всматривался в крохотное личико ребенка, багровое от натуги и искаженное от плача, пытаясь уловить в нем собственные черты. Безрезультатно. А вот на противную рожу мытаря Барсука младенчик очень даже походил… На всякий случай, мысленно попытался приделать к личику бороду. Содрогнулся от ужаса. Сосчитал про себя до пяти, чтобы успокоиться, и хлопнул в ладони, призывая старушку ключницу, которая вела хозяйство в его доме.
Бабка появилась мгновенно, несмотря на почтенные годы и больную поясницу. «Ясно, опять подслушивала!» – со вздохом решил богатырь.
– Слушай внимательно! – начал раздавать он указания. – Эта баба покуда здесь поживет, со своим дитем, а там видно будет. Принимай ее под свою опеку. В обиду никому не давать, со двора не выпускать! На всякий случай. Мне сплетни да пересуды ни к чему. Чтобы ни в еде, ни в питье, ни в том, что нужно младенчику, недостатка не было! Но и не балуй, на голову садиться не разрешай. Покуда меня не будет, ты здесь главная. Ясно?
– Ясно, господине! – поклонилась ключница, пряча торжествующе-ехидную улыбку. Еще бы, позволит она хозяйской полюбовнице распоряжаться, держи карман шире! – А ты что же, уезжаешь? – охнула огорченно. – Только явился, и не отдохнул толком, и домашней стряпни не откушал… Вот беда-то!
– Что поделаешь… Значит, поняла? О том, что она здесь живет – никому не звука! И прочим слугам скажи, чтобы языки не чесали, под страхом гнева моего.
– Скажу, скажу, господине!
– А ежели ее муж прознает, что она здесь, и явится, требуя выдачи – на двор не пускайте, гоните в шею. Мол, вернется витязь Добрыня Никитич с заставы, тогда ему и жалуйся, а наше дело маленькое.
– Сделаем, господине! Не изволь беспокоиться!
– Добрынюшка,
