надо было отпустить Любаву во Хранцию, к лягушатникам?! – порой закрадывалась нехорошая мысль в измученный мозг царя тугарского. – Этак я вскоре начну квакать! Какой позор перед предками!»
И только подумал об этом, как Белая Олениха вдруг растерянно охнула, чуть не подавившись очередной лягушачьей лапкой, схватилась за живот и застонала:
– О-о-о! Соловушка, больно-о-о…
– Алешенька, свет мой! – всхлипнула Крапива, цепляясь за руку перепуганного Поповича. – Прости меня, дуру глупую, за то, что ревновала беспричинно… Уа-а-а-ыыы… – новый приступ боли, опоясавший низ живота, заставил ее изогнуться и завыть. Переведя дух, взмокшая половчанка продолжила: – Можешь жениться, на ком хочешь, если умру, лишь бы чадо наше любила.
– Да что тебе взбрело в голову?! – чуть не заорал богатырь. – Сейчас повитуха прибежит, потерпи чуть-чуть…
– Пусть даже на моей подруге, не обижусь! – договорила Крапива, кусая губы.
– На какой подруге?! – Попович, уже ничего не соображая от испуга и ощущения собственного бессилия, особенно унизительного для могучего мужчины, выпучил глаза.
Укоризненно-любящий взгляд великомученицы был ему ответом.
– Ясно, на какой! На самой лучшей…
Попович сначала схватился за голову (одной рукой, поскольку другую продолжала удерживать будущая мать), потом застонал, произнес несколько слов… Спохватился, покраснел, торопливо зажал рот ладонью.
– Ты бранись, милый, бранись, не стесняйся… – простонала Крапива. – Тебе легче будет… А-а-а!
– О-о-о! – завыл Попович. – Да где же эта повитуха, мать ее?!
– Да вот я, вот! – раздался скрипучий голос. – Ох, мужики! Им невтерпеж, будто сами рожают.
Богатырь вздохнул с облегчением, чувствуя себя так, будто скинул с плеч побратима своего, Илью Ивановича, которого таскал по жаре добрый час.
– Добрая женщина, помоги жене! Озолочу! – взмолился он.
– Вот это другой разговор! – одобрительно кивнула грузная баба. – Сразу видно мужа почтенного, уважаемого. Коли озолотишь – доброе дело сделаешь, повитухам-то ой как непросто приходится… Ты погоди только чуток, помолюсь сперва, чтобы все прошло как надо, без трудностей. Где тут у вас икона? А, вижу!
С кряхтением опустившись на колени, баба забормотала слова молитвы. Роженица изогнулась, зарычала, вцепившись в руку зубами.
– Может, после помолишься?! – чуть не всхлипнул Попович. – Крапивушке-то совсем худо!
– Роды первые? – даже не повернув к нему головы, спросила баба, после чего продолжила взывать к высшим силам.
– Первые!
– Ну, тогда спешить некуда… Вот кабы были вторыми…
– А-а-а! Никаких вторых!!! – завыла Крапива, по лицу которой ручьями тек пот.
– Ой, милушка, все бабы так говорят по первости… А потом как
