енным действиям.
Был март 1828 года. Счастливый победитель Персии граф Паскевич Эриванский возвращался из Тавриза в Тифлис. Он ехал через Маранду в то время, как курьер, спешивший к нему навстречу, взял из Эривани направление через Карабаг, и они разминулись. Не застав главнокомандующего в Тавризе, курьер поспешил назад по следам его и нагнал Паскевича 20 марта, уже на первом ночлеге за Эриванью. Прочитав депеши, граф тотчас выехал в Тифлис, послав приказание, чтобы туда же шли все полки, возвращавшиеся из Персии.
Начиналась турецкая война.
При тогдашнем положении дел, известия, привезенные курьером, мучительно тревожили Паскевича. Действующие войска не могли придти из Персии раньше конца апреля, а до тех пор вся пятисотверстная русская граница, простиравшаяся тогда от гурийских берегов Черного моря до Талыни и оттуда, по окраине бывшего Эриванского ханства, до Арарата, лежала открытой перед неприятелем. Малочисленные гарнизоны, разбросанные на огромном пространстве, достаточны были разве только для нужд внутренней службы. Даже четыре пункта, открывавшие неприятелю удобнейшие входы в русские пределы: пост Чахотаурский на границе Гурии и Имеретии, Боржомское ущелье со стороны Картли, крепость Цалки в Сомхетии и Гумры в Шурагеле – даже эти важные пункты едва охранялись. В Цалках, например, стояла рота, в Гумрах – две, и эти слабые заслоны, конечно, не могли бы остановить решительного наступления турецкой армии.
Вот подробная ведомость тех сил, которые в этот тревожный момент оставались для защиты края.
В пределах Грузии, для охраны Тифлиса, штаб-квартир и на Алазанской линии, стояло шесть батальонов пехоты (это были третьи резервные батальоны от полков Херсонского, Грузинского, Эриванского, Тифлисского, Ширванского и сорок первого егерского). Из них по одной роте – в Манглисе, в Белом Ключе, в Гори, в Цалках и в Джелал-Оглы; девять рот в Тифлисе и два с половиной батальона на Алазани. Кроме того, две роты Крымского пехотного полка занимали Гумры.
В Армянской области, как пограничной с Турцией и Персией, число войск было несколько более, именно – девять батальонов: в Эривани стояли тридцать девятый егерский полк, батальон сорокового полка и шесть рот Севастопольского; в Эчмиадзине – другой батальон сорокового полка; в Сардар-Абаде – шесть рост Крымского полка и две Севастопольского; в Аббас-Абаде – батальон Тифлисцев, и, наконец, в Нахичевани – две роты от полка Нашебургского.
В самих русских пределах, при их соседстве с Турцией, не было уверенности в полной безопасности. Если массы населения уже научились ценить принесенные русской властью блага внутреннего спокойствия и привыкали к мирной деятельности цивилизующейся страны, то среди них все еще оставались элементы, жившие преданиями прошлого, способные внести в край смятение и беспорядки.
На самом правом фланге русских владений лежала Абхазия представлявшая в этом смысле наибольшую опасность. Еще в самом начале персидской войны, когда Ермолов сосредоточивал все наличные средства и силы к Тифлису, уже являлась необходимость серьезно подумать об обороне побережья Черного моря. Покинуть Сухумскую бухту и Абхазию значило бы отказаться от последнего влияния на народы восточного Черноморского побережья – влияния, столь важного для жизни всего Закавказья. А между тем, при том состоянии, в котором находилась Сухумская крепость, защищаться в ней было невозможно, и оставалось одно из двух: либо заблаговременно принять меры к ее укреплению, на что требовались деньги и войско, либо теперь же вывести из нее войска и взорвать ее стены.
В Петербурге не ожидали в то время близкого разрыва с Портой, и государь не изъявил согласия на разрушение Сухума, полагая, что “оное причтется к излишней осторожности”. Он приказал для защиты крепости занять ее достаточным гарнизоном, а для прикрытия с моря расположить у берегов Абхазии небольшую часть крейсерской флотилии.
Опасения Ермолова тогда не сбылись: Абхазия во время персидской войны оставалась сравнительно спокойной. Но зато теперь, на случай появления турецкого десанта, Абхазия готовилась к восстанию. Открытая и с моря, и с суши воздействиям турок, страна не могла не относиться сочувственно к их пропаганде, и, действительно, на Сухумский гарнизон скоро начались беспрерывные нападения, стеснившие его с течением времени так, что несколько шагов за крепость невозможно было сделать без конвоя.
К Абхазии примыкали Мингрелия, Имеретия и Гурия. Населенные христианами, они, казалось бы, не должны были внушать особых опасений. Действительно, на верность мингрельцев и имеретин можно было положиться вполне, и генерал-адъютант Синягин, посланный позже Паскевичем для обзора этих провинций, писал, что он нашел в них наилучшее расположение к России. Владетель Мингрельский вызвался даже выставить до четырех тысяч вооруженной милиции; имеретины, со своей стороны, собирали земское ополчение. Но положение дел в маленькой Гурии было совершенно иное. Властолюбие тогдашней правительницы ее княгини Софьи угрожало вовлечь страну на скользкий путь предательств и измены; она вела тайные переговоры с турками, даже
