Они у него они всегда отменные, не подкачал и этот, набрав со слов взрослых пудов двадцать. Многие на поселке для такого дела приглашают «ризныка», но дедушка всегда колет сам.
За сутки до забоя «ваську» прекращают кормить, давая только воду, он злобно похрюкивает в сарае.
Утром папка с мамой, я и Лялька, приходим на дедовскую усадьбу, начинается подготовка. Для начала Додика на цепи отводят в сад и привязывают там к дереву, двор напротив дома устилают сеном. Женщины в летней кухней греют чугуны с водой, а папка с дядей Женей вертят жгуты из заранее припасенной ржаной соломы. Я помогаю, Лялька наблюдает со стороны.
Когда все готово, борова выманивают сахарным буряком из сарая во двор, и как только начинает им хрустеть, захлестывают на задней ноге веревку. Папка наматывает ее конец на ладонь, дядя Женя, становится рядом.
– Пачали, – говорит с другой стороны дедушка.
В следующий миг следует рывок, кабан опрокидывается на бок, папка с братом наваливаются сверху, а дедушка всаживает ему под ребра остро заточенный немецкий штык.
Боров истошно визжит, пытаясь освободиться, через секунды визг переходит в хрип, подергавшись, затихает. Я начинаю радостно прыгать, а Лялька реветь.
– Ты чего? – спрашиваю сестренку.
– Ва-аську жалко…
Потом к туше подходит бабушка с эмалированным ведром. Дед вынимает штык из раны, в емкость бьет алая струя. Когда наполняется доверху, ведро передается маме и та уносит его на веранду. Дальше папка с дядей Женей поджигают соломенные жгуты и опаливают на кабане щетину, а бабушка с мамой и тетей Раей, поливая кипятком, скребут его ножами.
– Будя, – говорит дедушка, отсекает у кабана ухо и, разрезав на кусочки, оделяет всех. С удовольствием хрустим редким лакомством. Затем, перевернув на брюхо, тушу накрывают старым ватным одеялом. Я опускаюсь на нее, сестричку сажают сзади, хохоча подсигиваем на кабане. От взрослых знаю, это делается, чтобы сало стало мягче.
Дав немного поскакать нас сгоняют, папка вместе с дядей Женей под руководством дедушки приступают к разделке. К полудню она закончена.
В деревянном ящике на веранде, накрытые крышкой, плотно уложены обсыпанные крупной солью куски сала, рядом стоит трехведерная кастрюля с потрохами, на столе грустит кабанья голова. В погребе, в дубовой кадке, охлаждается мясо.
После уборки двора и возвращения на место Додика, дедушка с сыновьями моют у колонки руки и мы отправляемся в дом.
Там, в большой чугунной сковороде на печи, издавая дразнящий запах, дожаривается «свежина» из мяса, печени и почек, в зале мама с бабушкой накрывают стол. На нем уже исходит паром рассыпчатая картошка, рядом своего посола огурцы с помидорами, нарезанный ломтями хлеб и бадейка узвара* из сушеных груш. Здесь же стоит бутылка «Московской». Дедушка выпивает не часто, разве что по праздникам и вот по такому случаю.
Дружно рассаживаемся по местам, бабушка ставит в центре шкварчащую сковороду, мужчины
