отряд, чтобы убедить меня вернуться.
– Твоя голова, поднятая на пике, украсила бы главную площадь.
– Тебя эта мысль забавляет, – ответил я Маттео, – но тогда мне было совсем не до смеха.
Я вспомнил тот день, когда мне сообщили, что Вителли, тиран Кастелло, подписал указ о моем аресте. Зная, как молниеносно он расправляется со своими врагами, я попрощался с отчим домом, возможно, с неприличной поспешностью… Но старик умер, а его сын, призвав флорентийцев, повесил на окнах дворца тех отцовых друзей, которые не успели сбежать. В Форли я проездом по пути домой, чтобы вернуть конфискованную собственность, в надежде, что ее временный владелец, окончивший свой жизненный путь, болтаясь на веревке в сотне футов над землей, не оставил ее в запустении.
– Так что ты думаешь о нашем вине? – спросил Маттео. – Сравни его с тем, что пьют в Читта-ди-Кастелло.
– Я его еще не распробовал, – добродушно улыбнулся я. – Незнакомые вина я всегда выпиваю залпом – как лекарство.
– Brutta bestia![8] – воскликнул Маттео. – Ты не судья.
– Пить можно. – Я рассмеялся и отпил маленький глоток.
Маттео пожал плечами.
– Эти иностранцы! – презрительно бросил он. – Иди сюда, толстяк, – позвал он хозяина гостиницы. – Скажи мне, как дела у графа Джироламо и несравненной Катерины? Когда я уезжал из Форли, горожане дрались за право целовать землю, по которой они проходили.
Толстяк пожал плечами:
– В моей профессии должно следить за тем, что говоришь.
– Не болтай глупостей. Я не соглядатай.
– Что ж, мессир, горожане больше не борются за право целовать землю, по которой прошел граф.
– Ясно.
– Вы понимаете, после того как умер его отец…
– Когда я жил здесь, Сикста[9] называли его дядей.
– Судя по разговорам, он слишком его любил, чтобы не быть ему отцом, но, разумеется, я ничего не знаю. У меня и в мыслях нет сказать что-нибудь оскорбительное о его святейшестве, касается это прошлого или настоящего.
– Ладно, продолжай.
– Видите ли, мессир, когда папа умер, граф Джироламо ощутил нехватку денег и вновь ввел налоги, ранее им отмененные.
– И в результате…
– Что ж, люди начали шептаться о его расточительстве. И они говорят, что Катерина ведет себя будто она королева. Хотя мы все знаем, что она незаконнорожденная дочь старика Сфорцы[10] из Милана. Но разумеется, ко мне это не имеет никакого отношения.
Маттео и я начали клевать носом, потому что скакали всю ночь. Мы пошли наверх, приказав разбудить нас перед вечерним празднеством, и скоро уже спали.
Вечером Маттео зашел ко мне и принялся изучать мои одежды.
– Вот о чем я думаю, Филиппо, наверное, в первый раз перед многочисленными дамами, которые могут положить на меня глаз, мне следует предстать во всей красе.
– Я полностью с тобой согласен, –
Грубое животное! (
