но мне куда больше нравится весь вечер видеть ее лицо, а не ваши помятые рожи.– Так ты теперь будешь подстраиваться под ее планы? – с отвращением в голосе спросил я.
– Первое правило женатых: ее планы – теперь ваши планы, разве ты не знал? Именно поэтому я предпочитаю держаться в одиночестве, – с видом важной задницы сказал Белл.
– Ты держишься в одиночестве не поэтому, – подловил его я, но заметив его угрожающий взгляд, заткнулся. Не все знали секреты Далласа, на самом деле в этой команде было только два обладающих информацией человека: я и Пауэлл, пусть так и остается. Я обратился к Зверю: – А ты стал ее песиком, окончательно и бесповоротно. Пора проверить на месте ли твои яйца. Что-то подсказывает мне, что Митчелл носит их в своей сумочке.
Зверь выпрямился и схватился за член через спортивные брюки:
– Проверь, если дотянешься.
Парни заржали как стадо коней.
– Да пошел ты!
– Знаешь, для человека, который с июня не может забыть одну конкретную задницу, ты слишком высокопарно рассуждаешь о чужих яйцах, – уколол меня Даллас, и придурок попал в самую цель, за исключением июня. Стоун была в моих мыслях задолго до свадьбы и ее выходки.
В моем салоне все еще чувствовался запах персиков – неизменного парфюма Кирби. И этот запах, словно насмехаясь, заставлял мой мозг воспроизводить картинки прошлого. Мне так и не удалось понять ее тогда, ведь Бабочка была одной из самых загадочных девушек, что я встречал на пути. Она та самая головоломка, которая заставляет напрягаться, спотыкаться, но почему-то по-прежнему провоцирует желание узнать ее. Добраться до того самого, к чему она никого не подпускает.
Кирби была другой, именно поэтому в прошлом я позволил ей подойти так близко.
Девушка, которую я заметил в первый же день ее появления в школе, девушка, из-за которой я стал чаще захаживать к Трейси, и девушка, которая понимала Рэя Уилсона гораздо лучше остальных.
Ее образ постоянно всплывал в моей голове. Длинные светлые волосы, легкими волнами спадающие на ее плечи и грудь. Нос с вздернутым, закругленным кончиком, холодные голубые глаза в обрамлении пушистых ресниц, на которых стало больше туши, чем раньше. И очерченные пухлые губы, покрытые полупрозрачным розовым блеском.
Я готов поклясться, что он был со вкусом персика, поставил бы свою новую тачку на это. И внезапно возжелал этого до чертового тоскливого скрипа в груди. Я хотел вернуться в прошлое и снова ощутить этот вкус на губах.
Нет.
Не хотел бы.
Подавив в себе огонь, что снова вспыхнул внутри, я отодвинул ногой спортивную сумку и попытался вспомнить, что там говорил Даллас.
Мне просто нужно довести до конца то, что я не мог сделать тогда, ведь ей было только семнадцать, а у меня за спиной висел багаж из моих проблем, которых накопилось слишком много для девятнадцати лет. И это напряжение и совершенно странное покалывание в груди при одном лишь взгляде на нее пройдут.
Желание. Самое
