мне все не верится, что я действительно попаду в Париж… и в Италию! Это как чудо!
– Ладно тебе! Попадешь, еще как попадешь.
– А кто нас встречать будет?
– Ниночка, наверное. Деда сейчас нет в Париже.
– Ой, а сколько лету до Парижа?
– Часа три!
– Да? – удивилась Мотька. – Как до Тель-Авива. А я думала, Париж ближе!
И вот мы уже сидим в накопителе, разглядываем своих попутчиков. Напротив нас сидят две монахини в черном.
– Аська, а зачем монахиням в Париж ехать?
– Понятия не имею!
Я посмотрела на монахинь. И вдруг лицо одной из них показалось мне знакомым.
– Матильда, – прошептала я, – глянь, вон та монахиня, слева, что помоложе…
– Ну и что с ней?
– Мне почему-то знакомо ее лицо. Только не очень пялься на нее.
Матильда из-под ресниц глянула на монахиню.
– Тебе она, может, и знакома, а мне – нет! Скорее всего просто на кого-то похожа.
– Наверное, ты права.
Я постаралась не смотреть на монахиню, не думать о том, кого она напоминает, но мне это не удавалось. И вдруг я встретилась с ней взглядом, и, могу поклясться, в ее глазах мелькнуло смятение. И она поспешила отвернуться. Очень интересно.
– Аська, – шепнула Мотька, – а она, похоже, тебя знает!
– Мне тоже так показалось, – шепнула я в ответ и вновь глянула на нее. Но ее не было на месте. Куда ж она могла деваться из накопителя? Я огляделась и заметила, что она о чем-то говорит с женщиной, держащей на руках маленькую девочку. Но я видела сейчас только ее спину. Итак, она тоже узнала меня и чего-то испугалась.
– Интересно, откуда я ее знаю?
– А у тебя есть знакомые монахини?
– Конечно, нет!
– Может, кто-то из знакомых постригся в монахини? Сейчас это модно, даже среди артисток! Скорее всего какая-нибудь артистка из тети-Татиного театра…
– Но тогда чего ей пугаться при виде меня?
– А может, она не хочет, чтобы в театре про это узнали…
Пожалуй, это было единственное разумное объяснение. И все-таки я никак не могла успокоиться. Где же, где я видела это лицо? Может, я не могу вспомнить ее потому, что не вижу волос? Может, черный платок так меняет лицо? Конечно, меняет! Я сама когда-то оделась монахиней, чтобы меня не узнали, и именно черный платок сделал меня неузнаваемой…
– Моть, а ты уверена, что никогда ее не видела?
– Уверена. Ты же знаешь, какая у меня зрительная память! И чего ты, Аська, завелась? Подумаешь, какая-то монахиня! Какое тебе до нее дело?
– Да вообще-то никакого, но…
И тут объявили посадку, и я потеряла обеих монахинь из виду. В самолете, когда мы уже уселись на свои места, они прошли мимо нас по проходу. «Моя» монахиня шла, опустив голову. Но что же все-таки это значит?
– Аська, ущипни меня! – вдруг потребовала Матильда.
– Зачем?
