я стану буддистом? Буду читать „Трипитаку“, обрею голову, научусь медитировать и ходить босиком?»
Он вспомнил, как в студенчестве, зевая от скуки, силился читать «Жизнь Будды» в переводе Бальмонта. Еще тогда его поразило, насколько эта священная книга не имеет ничего общего с историей другого странствующего философа, распятого на Голгофе. Ни жертвенности, ни непримиримости, ни подлости, ни зависти, ни гордыни, ни лжи – ничего из эмоциональных кладезей христианства, заложивших фундамент всей великой западной литературы: от Шекспира до Гюго, в этом мире, кажется, просто не водилось. Самое страшное, с чем столкнулся Бодхисаттва-Будда на своем пути, был насланный демонами бешеный слон, который при встрече с Учителем тут же подобрел и обрел просветление.
Это был мир, в основе которого не лежали преступление, трагедия и чувство неискупимой вины. Мир, который не ждал судного дня и по-детски знал, что будет жить вечно. Мир, чей бог дремал под солнцем, а не умирал под ним на кресте!
«Девственный мир…»
Евгений очнулся и понял, что уже минут десять без толку скребет и пылит метлой. Монахи разошлись.
Для начала, ему стоило хотя бы засучить рукава.
Покровительница
Евгений прожил при монастыре больше месяца. Еда и крыша над головой – все, что теперь полагалось ему, согласно высшей справедливости.
Он выполнял разную, не слишком тяжелую работу, спал на циновке, питался раз в сутки, так что дни напролет ощущал себя дряхлым и больным. Но главное: он был нем.
Ему не в чем было винить монахов. Они сами жили ничуть не лучше, хоть и гораздо бодрее.
Никаких шагов в освоении буддизма Евгений так и не сделал: он не знал языка, не мог читать тексты, не понимал смысла заунывных мантр. Да и воспринимать всерьез раззолоченного истукана оказалось выше его сил (то ли дело святое орудие римской казни!)
Один раз решившись помедитировать, он ни на секунду не смог заглушить в себе мыслительный процесс.
«Профанация!» – невесело подумал Евгений.
Иногда, с ведома старого настоятеля, ему вверяли горсть монет и отправляли в город на рынок, за чем-нибудь необходимым. При этом давали с собой клочок бумаги или пергамента, с рисунком и названием нужного предмета: банка краски, свечи, плотницкий инструмент, моток ткани. Остаток денег Евгений имел право потратить на себя.
(Кажется, монахам не очень нравилось иметь дело с деньгами, и Евгений был для них хорошим шансом отсечь от себя последние соблазны. Благо, в его честности не сомневались).
«Вот я и снова белый человек… на пару часов», – самоиронично размышлял он, сидя в плетеном кресле местного ресторанчика, который чем-то отдаленно походил на европейский.
Евгений страшно тосковал по нормальной пище, по новой хорошей одежде, по мягкой перине ночью. Даже бритва, которую он купил на рынке, была заточенным куском ракушки и больше годилась для самоистязания. С этим надо было что-то
