воспоминания не останется.
Капитан только усмехнулся в ответ: много вас здесь таких ходит, обещальщиков. Но тут в кабинете вдруг замигал свет, а затем раздался отдаленный подземный гул. Саша озаботился: опять электричество барахлит. Валера только головой покачал.
– Это не электричество, капитан. Это конец света. Для одного отдельно взятого мента. Догадываешься, о чем я?
Саша поглядел Валере в глаза и вздрогнул: там, в этих глазах, ясно горела черная луна. Ну откуда, скажите, откуда черная луна в глазах рядового бандюка? Не по чину ему это, не по званию.
Капитан с трудом отвел взгляд от лунных Валериных глаз, подтолкнул его в спину; в камере, сказал, беседу продолжим. И про конец света поговорим, и про лампочки перегоревшие, и про другие интересные дела.
Валера, поняв, что Сашу не уговорить, пожал плечами, отклеился от пола и фальшиво насвистывая, вышел из кабинета. Следом за ним шел помрачневший капитан.
Забегая вперед, скажем, что впереди ждал его долгий и нелегкий день, и до дома ему предстояло добраться только поздним вечером, когда Женевьев, которую он отправил домой на такси, уже крепко спала.
Наверное, это хорошо, что она спала так крепко и что Саши дома не было. Потому что ночные тучи вдруг разошлись, и между штор в комнату заглянула черная луна. Если бы в этот миг сюда вошел капитан Серегин, он был бы сильно удивлен. Он-то думал, что черную луну видит только он один, что это личный его мираж, так сказать, персональное расстройство нервной системы. Но оказывается, черная луна заглядывала в комнату и тогда, когда самого капитана там не было.
Впрочем, еще удивительнее было то, что вместе с луной в комнату заглянул и Петрович. Правда, в окно, в отличие от луны, не полез, хватило двери. Когда глаза его привыкли к полумраку, рожа Петровича – многоопытная рожа старого селадона – осветилась изнутри: одеяло сползло с плеча Женевьев, обнажило белую, нежную руку.
Бесшумно, как барс на охоте, Петрович втек в комнату. Не отрывая взгляда от Женевьев, прикрыл дверь поплотнее, стал стаскивать с себя тренировочные, потом футболку. Остался в одной натуре, если не считать длиннейших синих трусов, в стране более теплой и толерантной вполне могущих сойти за бриджи.
Петрович передвигался тихо, но надо было еще тише. Громом среди ясного неба ударил в него сонный голос Женевьев.
– Петрович, зачем вы раздеваетесь?
Тесть на миг замер, потом стал лихорадочно натягивать футболку и штаны. Спохватился, встал с одной ногой в штанине, спросил сам себя: вот мне интересно, чего она не спит?
– Я сплю, Петрович… – пробормотала девушка, закрывая глаза.
И очень хорошо. И пусть спит. А на Петровича внимания обращать не надо. Он, Петрович, никому не опасен. Он не кусается, если что. Он тут рядом посидит тихонечко. Короче, войны не хотим, но к отпору готовы.
И Петрович, как и обещал, тихонечко сел рядом на стул, только
