за это, но ничего не мог с собой поделать.
Две трети жизни он жил этой надеждой. Биологические родители безбожно пили, и они вряд ли бы стали хорошими родителями.
Иногда наступали моменты просветления, а жизнь становилась не такой ужасной. Ален помнил, что в один из таких разов на его восьмой день рождения мама купила торт со свечами, отец подарил машинку. Они весело праздновали день рождения, сидели за столом в бумажных праздничных колпаках. Счастье длилось до первой выпитой рюмки.
Когда Ален видел, какими родители были в трезвом состоянии, он думал, что они хорошие люди, просто им тяжело и они не могут справиться с зависимостью. Ален держался за такие «просветления», как за спасительную соломинку. Наверное, чтобы самому не свихнуться.
Четыре трезвых часа празднования день рождения и рядом не стояли с четырьмя часами отмывания квартиры от крови после драки в пьяном угаре. Мрака было больше, но Ален, прокручивая в голове короткие прогулки, принесенное для него мороженое (хоть и вместе с бутылкой), покупку новых кроссовок (взамен тех, что совсем изодрались), надеялся это вернуть.
Он делал все возможное и, когда ощущал малейшее изменение настроения родителей в лучшую сторону, бежал выполнять их просьбы, почти расшибаясь в лепешку. Он верил, что если будет настойчив и старателен, у него получится.
Родителей в итоге лишили родительских прав, и ничего у него не получилось. А потом он плясал под дудку фостерных до восемнадцати лет.
Привычка осталась, и Ален неосознанно готов был стелиться ковриком уже перед Стефаном, чтобы заслужить расположение чужого человека, который ему никем не приходится. Он мог дать настоящий отпор, а не предпринимать жалкие попытки, но старые модели поведения сковывали цепями.
Масло в огонь подливало и то, что Алена всю жизнь подавляли, говоря, что он не имеет права перечить. Он старался отучиться, но это было жалко и по-детски. Слишком мало времени прошло.
Какой же он слабак. От этой мысли он весь затрясся, сильно прикусив губу.
– Нет у меня никакого самоуважения… – зашептал Ален, отчаянно пытаясь сдержать слёзы.
Эмбер резко переменилась в лице и подсела к нему ближе.
– Ален…?
– Я слабак. Я не мог достойно дать ему сдачи. И думал, что он станет лучше ко мне относиться со временем… Просто он… мои родители…
Слёзы брызнули из глаз и потекли горячими дорожками по лицу, капая с подбородка. Ален закрыл лицо руками.
– Боже мой, Ален… – Эмбер притянула плачущего Алена к себе, а тому только это и требовалось: он крепко обнял подругу и уткнулся в её плечо.
Ален не рассказывал друзьям о биологических родителях, лишь вскользь упоминал о Мартине и Пахите. Для Эмбер стало открытием, что это больная тема.
– Почему ты тогда отказался жить с нами? – поглаживая друга по спине, спросила Эмбер.
О, она на днях и правда предлагала снимать дом втроём, но Ален ответил отрицательно. И дело не столько в том, что за жильё придется платить. Ален хотел
