я переступила порог отчего дома.
Иронично вздернула бровь. При всем желании не смогла бы с ними говорить.
– Соблюдай полную тишину. И не пытайся говорить. Твое мычание опозорит и поставит нас в неловкое положение.
– Дорогой, – ласковый тон Лили.
Сама она появилась в гостиной на секунду позже. Длинное серебристое платье в пол, высокая прическа с ниспадающими на виски локонами и сияющий победоносный взгляд.
– А. Падчерица приехала.
Настроение у нее испортилось. Губы поджались, на лбу проступили морщинки.
– Нина, иди в комнату и надень какое-нибудь платье. Серое там, или еще какое. Мы больше не в трауре, и черный неуместен. Ты можешь обидеть Лилю и Алису. А я хочу представить их своим друзьям.
На глаза навернулись слезы. Мои чувства обесценивались, а я молча глотала обиду.
– Я провожу и помогу подобрать ей наряд, любимый, а ты пока распорядись, чтобы прислуга поменяла приборы. Думаю, домработницу надо менять, твоя бывшая совсем ее разбаловала.
Прикусила с силой язык. Боль отрезвила.
Последний человек в доме, который вызывал симпатию – тетя Галя. Единственная ниточка, которая напоминала о маме.
Опустила глаза и прошмыгнула к лестнице.
В сопровождении не было необходимости. В этом доме я прожила семнадцать лет.
В дом меня не приглашали всего два месяца, и вряд ли что-то могло поменяться. Но когда я переступила порог своей комнаты, остановилась, чувствуя, как реальность уходит из-под ног.
Ни кровати, ни шкафа, ни моего любимого туалетного столика, ни маминого фортепиано. Только голые белые стены и холсты по всему пространству. Искусством нарисованное сложно назвать, но судя по кистям, краскам и испачканному полу, кто-то в доме пытается претендовать на звание художницы.
В этот момент в плечо с силой впились женские пальцы. Лиля развернула меня к себе и холодно оскалилась. От мягкой улыбки не осталось и следа.
– Твои вещи на чердаке. Идем.
Развернулась и, виляя бедрами, поцокала каблуками в сторону углового закутка.
На верхнем этаже наш бывший садовник хранил только старый садовый инвентарь и всякий ненужный хлам. Сжалось сердце. Теперь это мои и мамины вещи. Новая жена избавляется от всего, что напоминает ей о сопернице.
– Не задерживайся. Опоздания мы не потерпим, – предупредила напоследок, сморщила нос, брезгливо оглядывая пыльный хлам, и ушла, оставив меня наедине с собой и прошлым.
Никто не удосужился прикрыть целлофаном мебель, и она вся выглядела пошарканной и поцарапанной, выставлена неаккуратно вдоль стены.
С трепетом провела пальцами по обивке дивана.
Мама любила устраивать чаепития, сидя на нем, и рассказывать курьезные истории из своей врачебной практики.
– Это итальянское красное дерево, Нина. Помню, как в девяностых отстояла за ним пятичасовую очередь на морозе в минус двадцать. Он для меня особенно ценный.
Мамины
