четырнадцать союзных республик и верхнее, соединяющее их кольцо – Россия. Таким стакан придумала известная всему миру по скульптуре Рабочий и Колхозница скульптор Мухина. Пятнадцать республик – пятнадцать граней. Страна… Человек сильно, до побеления пальцев, сжал стакан в кулаке… Вот так и надо, именно так, не ослабляя давления. Потому что такая страна… Николашка не смог, не удержал, ослабил хватку и умер, как собака, в Ипатьевском подвале вместе со своим выводком. И поделом. Вернее, по делам… Если ты слаб, не лезь во Власть! Слишком легко ему достался трон, по наследству, как скобяная лавка. Оттого и не удержал. Что получаешь за просто так, не ценишь. А когда лезешь годами, рискуя в любой момент сорваться, ноготки рвешь, гопака пляшешь, как скоморох …
В дверь негромко стукнули. Подушечками пальцев.
– Кто? Чего надо?
Сунулась голова.
– Может, вам чая, Никита Сергеевич? Время уже.
– Нет. Ступай. И кухарку отпусти. Я сегодня ужинать не буду.
Голова занырнула в щель, дверь бесшумно затворилась.
Выдрессированы, как помещичья челядь. Только он не барин. Всех этих бар и графьев в Черном море перетопили, как крыс. Нет нынче бар.
Никита Сергеевич плеснул из графина и залпом, в три глотка закинул в рот водку. Крякнул, поморщился. Хороша. Сколько лет он цедил кахетинское с коньяками, которые Хозяин на стол выставлял. А любил водку, простую, прозрачную, как слеза. Ну или горилку.
Плеснул еще.
– Ну что, Никита Сергеевич, за твое… за свое здоровье?
Хотя себя он Никитой Сергеевичем не воспринимал. Как был, так и остался Микиткой, как его папаня с маманей прозвали. Микитка – подь сюды… Как бегал по двору, голыми пятками сверкая, так и теперь бы побежал. Мог ли он, хлопец без роду и племени, которого, вразумляя, лупил чем ни попадя папаша, который жил в бараке, пропахшем потом, рвотой и мочой, где нужно было ходить с оглядкой, потому как с верхних нар кто-то запросто мог справить тебе на голову малую нужду, мог ли он представить, что станет тем, кем стал. Как Николашка Кровавый. Да ведь так и есть – сверху него никого боле нет, а под ним все, вся страна.
Царь… всея… Руси. Никита Сергеевич недобро усмехнулся. Может, от водки, может, от осознания, в какие заоблачные выси закинула его судьба, Микитку развезло. Вряд ли его кто-то видел таким – злобным и самодовольным. Всю жизнь он носил маску простачка, шута горохового при Хозяине, а нынче его время пришло. Выбился, вознесся шут в короли! Завтра, на трезвую голову ему такое в ум не придет, а сегодня, самим перед собой почему не покуражится? Никита-первый Хрущев-самодержец!
Да ведь и Иосиф царьком был. На Руси иначе нельзя, без короны нельзя, а на чьей голове она будет – Государя-Императора или Первого Секретаря не суть важно. Народу вождь нужен, который вожжи в руках держит. Как в семье -отец. Не бывает много отцов и много царей. Не поймет этого народец.
Один был Коба, и хоть не единожды шатался под ним трон, да того народ не видел, а видел портреты и памятники под небеса. Отчего почитал его и боялся. И Политбюро при нем, что бояре, только вместо шапок и кафтанов бобровых – партбилеты в кармане. Никто ничего нового не придумал, как с издревле повелось, так и тянется. Единственно, народу продых дали от помещичьих плетей, отчего тот за партией пошел. Поверил в доброго Царя. Только Коба добрым не был – хребты ломал не задумываясь, через колено. А как иначе? Страну триста лет на конюшнях пороли и через строй прогоняли – привыкли. Над добрыми помещиками посмеивались в бороды, а строгих, которые без самодурства, но спуску не давали, воровство и разгильдяйство пресекая – уважали. Таким Сталин и был. Хозяином.
Никита Сергеевич повернулся к стене, где когда-то висел портрет Сталина, а теперь было светлое пятно. Поднял стакан, ухмыльнулся недобро.
– За тебя, Коба, что поднял страну и вовремя ушел!
Завтра надо будет распорядиться закрасить это пустое пятно. Чтобы стереть… Сталин хоть в мавзолее, хоть портретом на стене, хоть даже пустым квадратом напоминает о себе. И народу напоминает, который никак не может принять нового самодержца, сравнивая его с прежним. О чем докладывают с мест по линии КГБ. Не заслоняет живой Хрущев мертвого Кобу и даже портреты в хатах Сталина висят, на манер образов. Сталина – не его. И с этим надо что-то делать. Не может мертвец над живым верх брать!
Хрущев перевернул стакан с республиками вверх дном. И страну так же надо – вверх дном! Иначе никак! Иосиф старое с мясом выдирал, из голов вычищая и его надо так же, чтобы в тени его не пропасть. И посмотрим, кто кого. Раньше он пред ним гопака плясал, а теперь пусть Сам под ним в гробу покрутится.
Только так, и не иначе! Новая метла должна по-новому мести, сор из избы выметая. А если нет сора – то пусть будет. У страны должен быть один Хозяин, новый. Он!
И Хрущев, словно что-то решив, вдруг, с размаху, изо всех сил швырнул
