котлован. Она честно заслужила это место своей учебой и исполнительством! В конце концов, и копирующий творение есть одна из ипостасей творца. Копирующий сдабривает блюдо своей игры собственными приправами, чем-то, что есть он сам. Он добавляет туда несколько капелек крови из собственного сердца. И у исполнителя есть своя скромная цель – исполнять хорошо.
– И все же он должен подчиниться создателю произведения, – говорит Эрика. Она добровольно признает, что это составляет для нее большую проблему. Ведь она одновременно и подчиняется, и не может подчиниться.
И все же у Эрики есть главная цель, которая объединяет ее с другими исполнителями, и эта цель – превзойти всех других!
В трамвай ОНА вваливается под тяжестью музыкальных инструментов, которыми обвешана спереди и сзади в дополнение к туго набитым папкам с нотами. Мотылек, навьюченный громоздкими предметами. Звереныш чует дремлющие в нем силы, которым мало одних занятий музыкой. В его кулачках сжаты ручки футляров. В них прячутся скрипки, альты, флейты. Зверенышу нравится тратить свои силенки на всякие пакости, хотя ему есть из чего выбирать. Этот выбор предлагает мать – широкий выбор сосцов на вымени дойной коровы, именуемой музыкой.
Смычковыми и духовыми инструментами, тяжелыми нотными папками она врезается в спины и животы пассажиров, в эти сальные подушки, от которых ее орудия отскакивают как от резиновых буферов. Иногда, по настроению, она берет футляр и инструмент в одну руку, а кулаком другой коварно тычет в чужие пальто, накидки, шерстяные непромокаемые куртки. Она оскверняет австрийскую национальную одежду, назойливо ухмыляющуюся пуговицами из оленьего рога. Как камикадзе, она превращает себя в собственное оружие. В толпу, покрытую грязью закончившегося рабочего дня, она снова тычет острыми выступами музыкальных инструментов, то скрипкой, а то и увесистым альтом. Когда трамвай набит битком, часов эдак в шесть, удается наставить синяков, просто извлекая инструмент из футляра. Как следует не размахнешься, слишком мало места. ОНА – исключение из отвратительных правил, которые толпятся у нее перед глазами, и мать при очередной взбучке наглядно и с удовольствием внушает ей, что дочь – исключение, ведь она – ее единственный ребенок, который должен вести себя достойно. В трамвае ОНА каждый день видит, какой ей не хочется стать. Она вспарывает серый поток людей с билетами и без билетов, только вошедших или пробирающихся к выходу, тех, кто не получил ничего там, откуда он едет, и тех, кто не получит ничего там, куда он направляется. Привлекательного в них мало. Иным уже пришлось сойти, прежде чем они сумели как следует устроиться внутри.
Если народное возмущение выталкивает ЕЕ на остановке, далекой от дома, она и в самом деле покорно покидает вагон, сдерживая сгусток ярости, собравшейся в сжатых кулачках, а потом терпеливо ждет следующего трамвая, который появляется столь же наверняка и вовремя, как «аминь!» в молитве. Эти цепочки никогда не обрываются. Она идет на
