впился себе в волосы, легонько потянул их, чтобы успокоиться, – и не отпрянул, продолжил слушать; снова глянул в скважину.
– А что ты помнишь еще? – дрогнувшим голосом спросил R., склоняясь к мальчику. Без тени страха, скорее… с надеждой? Тот помотал головой. – Лицо Василиска… нет? Было у него лицо?
– Не знаю… нет… – D. обхватил себя за плечи, поежился, но тут же руки упали на колени. – Другое важно. Он вернется. – Глаза его опять требовательно, испуганно взглянули в бледное лицо R. – Вернется без тебя, я точно знаю, вернется…
– Нет! – воскликнул тот с отчаянием. Ивана передернуло, но и следующие слова были не теми, которых он ждал, запутывали все безнадежнее. – Не вернется, не решится. Но на всякий случай я дам тебе три напутствия: может, они тебя уберегут.
– Лучше бы ты… – Но R. так отчаянно и затравленно глянул на мальчика, что очевидное «остался» застряло в его сжавшемся горле.
– Первое, – R. кивнул на тумбочку, где стояла обычно вечерняя чашка, – не пей больше на ночь шоколад, не бери его ни из чьих рук, ни за что и никогда. Второе, – он посмотрел на дверь, – кроме замка, у тебя есть задвижка наверху. Она старая, ею давно никто не пользовался, но она работает. Задвигай ее на ночь. Всегда. И третье… – Он склонился ближе; D. подался к нему. Лбы их почти соприкоснулись, голос R. стал совсем тихим, и Ивану пришлось напрягать слух: – Если вдруг увидишь это… существо еще хоть раз, напиши в любую из московских газет, что приносят твоей матери. Напиши редактору, что тебе нужен человек, зовущий себя Осой, и что у тебя есть рассказ для него.
– Рассказ?.. – пробормотал D., но по глазам читалось: он все запоминает.
R. улыбнулся, и уже не холод, но жар ударил Ивана, точно плеть.
– Оса собирает дурные сны. И побеждает чудовищ.
– Любых-любых? – Как всякий ребенок, D. не удержал робкого восторга.
– Почти всех. – R. помедлил, ненадолго отошел к комоду, но вскоре вернулся. Стоя к Ивану спиной, протянул что-то мальчику со словами: – И возьми еще вот это. Хотел подарить тебе на день ангела. Но пусть сейчас, пусть тоже тебя бережет. Я люблю тебя.
Блеснул металл. Снова они молчали какое-то время… а потом D. сорвался, обнял его, спрятал лицо на груди, обхватил дрожащими руками, такими смуглыми на белой ткани рубашки.
– Не уезжай, не уезжай, не… – горячо, но все тише бормотал он, и R. никак не мог оторвать его от себя.
– Я люблю тебя, – повторил он, покоряясь, обнимая худую спину в ответ. – Что бы ни случилось, помни об этом. А сейчас тебе…
– Что это вы тут делаете-с?
Высокий голос из-за спины заставил бы Ивана подпрыгнуть, а может, и врезаться в дверь лбом, если бы у него остались хоть какие-то силы. Но силы истаяли; голова заболела, кровь застучала исступленнее – и более всего отвратительное чувство походило на… вину. За что? Да за что, бога ради, пусть даже ничего сейчас и не стряслось меж двумя шепчущимися по ту сторону двери? Иван
