и бюргерами, так ими и остаются. И так редко мы тут видим путников равного нам достоинства, да ещё таких знатных воинов, как вы.
И Волкову тут стало совестно, и он было хотел что-то ей ответить, но она продолжила, чуть обернувшись ко второй даме:
– Ваше Высочество, этого рыцаря мы видим только благодаря вам, он по вашу душу явился, дозвольте ему хоть руку вашу поцеловать.
И тут к нему подошла вторая дама, обдав барона благоуханием великолепных духов и одарив лучезарнейшей улыбкой из алых губ и идеальных зубов.
– Ну, хоть так нам удалось заполучить такого гостя, – ещё более мелодичным, чем у графини, голосом произнесла госпожа Винцлау. Она протянула ему руку, руку настоящей принцессы. Пальцы её были усыпаны драгоценными камнями. А сама рука необыкновенно нежна. И барон фон Рабенбург снова целовал женскую руку, и вовсе не потому, что так принято или что того требует этикет; он прикоснулся губами к самым кончикам её пальцев, потому что от них так приятно пахло, а ещё потому, что ему было это делать в удовольствие.
Потом, когда Волков поднял на неё глаза, он вдруг заметил, что глаза маркграфини сияют, щёки её, кажется, тронул чувственный румянец, а её весьма заметная грудь вздымается глубокими вздохами; и она с едва заметным смущением говорит, обращаясь непосредственно к нему:
– Дорогой барон, вы словно лучший доктор, уже месяц я не чувствовала себя так хорошо, как сегодня.
Она говорит, а он смотрит на неё, не отрывая глаз, лишь переводит их: то посмотрит на изящную диадему, что укрепляет причёску прекрасной женщины, то поглядит на ангельское лицо, то опять, опять смотрит на её плечи и грудь.
«Неужели эта женщина так улыбается мне? – не понимал Волков. И тут же убеждал себя: – Ну смотрит-то она точно на меня! И говорит, кажется, со мною».
А графиня фон Тельвис тем временем заметила преображение в своей гостье и произнесла с едва уловимой иронией:
– Ваше Высочество, вы горите, что ли, у вас краска на лице взыграла… С первых дней болезни вашей такого с вами не было, всё время бледны были.
– Ах, и правда, – принцесса прикладывает руку к своим щекам, то к одной, то к другой, словно проверяя их температуру, и продолжает смущаясь, – словно горю отчего-то.
Её необыкновенно открытая грудь вздымается так, что Волков ловит себя на мысли, что ему хочется положить на неё ладонь, чтобы чувствовать эти колыхания. Чтобы провести грубой, мужской, солдатской ладонью по всему полю этой прекрасной, без единого изъяна кожи, от правой ключицы через выраженную ложбинку до левой ключицы, и вернуться снова к середине, чтобы в самую середину опустить палец или даже высвободить тело женщины из одежд. Высвободить и взять её грудь снизу и чуть приподнять, чтобы почувствовать у себя в руке её упоительную тяжесть. И при этом ещё видеть удивительные глаза этой прекрасной женщины и находить в них одобрение этих сладостных и порочных прикосновений, а может быть, даже и желание продолжать их.
– Я
