чувств.
Меня никогда не носили на руках. Все мои попытки завести отношения быстро шли прахом. В итоге к тридцати восьми годам у меня не было серьезных отношений, в меня не влюблялись, не звали на свидания, не приносили цветов, да и мне было не до этого.
Мама постоянно «болела», требовала внимания и ухода, а стоило на горизонте появиться хоть какому-нибудь кавалеру, как маме становилось плохо с сердцем. В институте я еще пыталась знакомиться с «хорошими» мальчиками, показывала их маме, она забраковывала одного за другим – этот худой, этот глупый, этот одет как дурак и всем им только одного и надо! А если ты, не дай бог, не так себя поведешь, если позволишь нечто большее, чем держать за руку, то навлечешь несмываемый позор. Позора мама не вынесет. Она так и говорила: «Я умру, и моя смерть будет на твоей совести».
Но что же происходит сейчас? Что это? Я брежу и вижу странный сон? Утомленный разум решил мне выдать компенсацию за годы одиночества?
– Ущипни меня, – попросила я мужчину.
Он коротко глянул на меня.
– За что?
– Надо. Просто ущипни, пожалуйста.
– Я спрашиваю за что – за какую часть тела? – равнодушно пояснил он.
Я снова покраснела. Как у него так талантливо получается меня смущать?
– Без разницы, – буркнула я и в то же мгновение он ущипнул меня за плечо.
Я взвизгнула и потерла саднившее место. А он со все той же своей ухмылкой проговорил, словно оправдываясь:
– Сама просила. Странно ты говоришь, княгинюшка. Вроде и по-нашему, а вроде и нет. И просишь странных вещей.
– Шок у меня, – отмахнулась я.
И про себя уточнила: «От падения с высоты в воду. И, как следствие, бред». Да, все логично! Все встало на своим места! И русалка примерещилась. И темный сгусток в руках боярина-реконструктора.
– Шок? – переспросил «боярин» и удивленно выгнул бровь.
– Нервный срыв, потрясение, ступор, отключка, – пояснила я. – Забытье, ужас, страх, – синонимы к слову «шок» у меня закончились.
– Забытье, значит. Очень странно ты говоришь, княжна.
Он вышел на берег и поставил меня на ноги. Рубашка облепила мое тело, и я стояла почти голой перед группой народников, сбежавшихся со всех сторон. От ветра стало холодно.
Первой подскочила тетка в малиновом сарафане, дородная, русоволосая, с пышной грудью и румяными щеками.
– Жива, жива! – голосила она, сжимая в крепких объятиях и осыпая поцелуями мое лицо. – Жива моя княгинюшка! Жива, солнышко, жива, звездочка!
Тетка накинула на меня шаль, закутала в нее и прикрикнула топтавшимся вокруг ряженым:
– Чего уставились? Дел нету? Глашка, собери вещи княжны, они на берегу сложены, – приказала тетка девочке-подростку. – Еще утащат! Мало ли кто по берегу шляется? А ты, боярин, не сочти за труд, отвези княгинюшку
