почти у каждого появились мобильные телефоны. Лиля еще помнила, как зажиточный студент Миша, учившийся с ними на первом курсе, горделиво бахвалился огромной трубой с антенной, перемотанной скотчем для пущей сохранности. Он многозначительно набирал номер и, делая полные важности глаза, вещал в трубку:
– Алло, привет, звоню тебе с моего нового зубила. Просто вещь!
Округленные глаза студентов вокруг с затаенным восхищением следили за диковинным достижением цивилизации. Сами они, чтобы связаться с домом, ходили на далекую почту и, отстояв длинную очередь, заказывали кабинку для разговора. Затем, прокручивая тугой круг с треском ожидания, ждали в ритме гудков родной голос в душной влажности стесненного пространства. Миша не был против нарушения интимности собственных телефонных разговоров, он скорее целенаправленно набирал аудиторию для своих громких публичных понтов. Когда мобильные телефоны стали доступным способом связи, парень использовал свой первый раритет для раскалывания скорлупы и ласково величал «Орехокол».
На улице появились люди, разговаривающие сами с собой. Это настолько непривычно искажало привычную повседневность, что мир выглядел немного съехавшим с катушек. Привычная коммуникация была нарушена. Возможность найти каждого человека в любое время сужала границы добровольного одиночества и провоцировала трагедию кажущегося многообразия. Человек в широком доступе был обесценен. Он уже не казался сокровищем, которое можно утратить и не обрести заново. Возможность легкого достижения породила предсказуемое равнодушие.
Лиля окончила университет и тут же приступила к работе по распределению в своем родном городе. Подъем строительства в нулевых был колоссальный, бурлящие новые деньги порождали повышенный спрос на проектирование. Но чистое творчество так и осталось непризнанным. Идею диктовали сами заказчики, архитектор зачастую оставался в стороне. Частные бизнесмены организовали маленькие архитектурные конторы за деньги советского времени, сохраненные, благодаря связям и знанию о будущем крахе. Некоторые проектные бюро и салоны мебели опирались на кровавые финансы 90-тых. Бывшие лидеры бандитских группировок тешили самолюбие своих жен и любовниц, приобретая им дорогие игрушки. Пассии криминальных авторитетов не обладали талантом и вкусом, но имели отменное самолюбие, помноженное на апломб и снобизм. Излишняя самоуверенность и желание выглядеть хозяевами жизни выливались в безденежное издевательство над нанятыми работниками и вульгарные оскорбления. Профессионализм стал жертвой невежественных нуворишей. Попытка оспаривать пожелание хозяина приравнивалась к увольнению. Капитализм постепенно прорастал в своей искаженной, кичливой форме на белорусской земле. Начинался безнравственный вертеп первого поколения плутократов. Искусство подчинилось насилию товарооборота и неразвитому
