ни странно, эта задача далась ему с большим трудом. Фитиль занялся, но хозяин замка держал соломинку, пока она не догорела до самых пальцев. Чертыхнувшись, он замахал рукой, гася пламя.
– Терпеть не могу доставлять хлопоты. Просто я… – Иззи не знала, зачем ей понадобилось это признание, – разве что стало жаль этого человека, который обжегся, лишь бы избавить ее от неудобств. – Я не люблю темноту.
Он обернулся к ней со свечой в руке. Один угол его рта приподнялся, словно чаша весов, которую перевесила ирония.
– Вот и я пока что не примирился с ней.
Разгорающееся пламя бросило золотистый отсвет на его лицо, и Иззи вздрогнула. Скульптурные, аристократические черты этого человека свидетельствовали о том, что он и вправду герцог. Но кое-что на его лице рассказывало совсем иную историю.
Рваный, притягивающий взгляд шрам начинался на его брови, тянулся до виска и заканчивался на гребне правой скулы. Пламя свечи мерцало и дрожало, но он не щурился и не отводил глаз.
Вот оно что…
Догадка пронзила ее мгновенно. По крайней мере, что-то в событиях этого дня обрело смысл.
Точнее, многое объяснило.
Затемненная комната, отказ читать письмо, необходимость оценивать ее состояние на ощупь. Повторные упоминания о ее красоте, несмотря на явные свидетельства обратного.
Он слепой.
Глава 2
Рэнсом сохранял неподвижность, свеча заливала светом изувеченную половину лица. Он намеревался пощадить гостью и держаться подальше от нее, но она попросила свет.
И он ждал, давая ей время всмотреться.
Ни визга, ни испуганных возгласов, ни глухого стука тела, упавшего на пол. Никаких обмороков на сей раз. Только все тот же дразнящий аромат розмарина, исходивший от нее.
– Спасибо, – произнесла она. – За свет.
Ее голос был еще соблазнительнее, чем аромат. К ее выговору благовоспитанной английской мисс явно примешивались низкие и хрипловатые чувственные нотки.
– Давно у вас этот шрам? – спросила она. – Вас ранили в бою? На дуэли? Или произошел несчастный случай?
– Это длинная история.
– Люблю длинные истории.
Он решительным жестом поставил подсвечник на стол.
– Эта вам не понравится.
– Простите. Понимаю, мои вопросы – ужасная дерзость. Сначала я хотела промолчать. Но потом подумала: вы ведь должны знать, что они у меня возникли. Вот если бы я сделала вид, что внезапно заинтересовалась потолком или погодой, это выглядело бы оскорбительно. А вы, как мне кажется, из тех людей, которые предпочитают честность, пусть даже причиняющую неудобство, спасительной неискренности, так что я решила… – ее голос понизился на пол-октавы, – спросить.
И она умолкла. Наконец-то.
Его тело отзывалось на ее присутствие, раздражая его. Ее женственность казалась кружевным покрывалом на его любимом кресле. Ничего подобного он не стал бы приносить
