платят или плохо ебут, шлюшка?
Его лапища накрывает мою грудь, а у меня рефлекс и дыхание спирает. Я не знаю, как так получается, честно, но я плюю ему в лицо.
От страха и, наверное, просто желая, чтобы он перестал меня лапать. Я не люблю чужих прикосновений, мне плохо от них, уже давно.
Этот дядя, и правда, меня отпускает, да так резко, что я едва на пол не плюхаюсь, щеки горят огнем, сердце танцует чечетку. Бородач быстро вытирает лицо и его громовой голос проносится через весь холл:
– Анфиса!
Мамочка вырастает словно из ниоткуда, и я уже не знаю, радоваться мне ее появлению или горевать.
– Да, дорогой. Выбрали?
– Выбрал. Ее.
Басит и кивает на меня, а после поднимается по ступенькам, пока я пытаюсь собрать в кучу свой разум и остатки гордости.
– Не надо… пожалуйста, не надо!
Вцепляюсь в руку мамочки, но она отшатывается от меня, а я получаю отрезвляющую пощечину. Больно, оказывается, у женщин тоже может быть тяжелая рука.
– Ну-ка, быстро успокоилась! Чего ты боишься, чего?!
Анфиса тащит меня наверх под руку. Я же еда иду, шлепая пятками в этих огромных для меня туфлях.
Меня всю колотит, этот мужик там уже ждет, а я не могу! Только не так, я себе обещала, я клялась в этом не раз.
– Оля! Прекрати плакать! У всех бывает первый раз, ничего страшного в этом нет, поверь мне – мамочка вытирает мои слезы, пытается поправить макияж. Снова эта противная липкая помада, румяна, тошнотные сладкие духи. – Посмотри, какой он шикарный, видный мужчина! Не бойся, девочка, могло быть хуже. Гораздо! Давай, дальше будет проще, и сегодня ты “Котенок”. Отзывайся на эту кличку, не то клянусь, я буду разговаривать с тобой по-другому!
После этого мамка уходит по длинному коридору, а я на месте прирастаю. Фагот рядом стоит. Сторожит меня, как какую-то ценность. Она возвращается минут через пять. Видать, он заплатил и все так просто.
– Ну все, все! Я попросила этого клиента быть с тобой нежным в первый раз. Все же девственница. Смотри, чтоб Черный пользовался презервативом, будь послушной, и все будет замечательно, котенок, поверь мне.
Где-то я такое слышала. Лидия Ивановна, воспитательница из моего детского дома говорила почти слово в слово также. Чертово дежавю.
– Я никуда не пойду. Ничего делать не буду.
Говорю твердо, высоко задираю голову и взгляд мамочки меняется. Из только что добренького он становится цепким, холодным, отстраненным.
– Фагот, проводи нашу модель в комнату.
Бросает уже через плечо и уходит, а меня буквально сгибает пополам от боли. Это Фагот и он влупил меня в живот большим кулаком. Молча. С размаху. Воздух заканчивается, удар тупой и достаточно сильный для того, чтобы я и правда перестала сопротивляться.
А дальше коридор и заветная дверь. Я не особо помню, как меня туда дотягивает этот шкаф. Я не могу кричать, да и смысл? Мне здесь никто не поможет.
Вхожу в эту спальню, дверь захлопывается, и я оказываюсь наедине с этим
