колебался: встреча с бандюгами мне ничего хорошего не сулила, к тому же их было трое, а я и драться-то не умел, так боролся немного – давно, еще в пионерлагере. Обхватывал одной рукой низеньких собратьев за шею левой рукой, правой ногой ставил подножку – и противник повержен, пусть он даже был и покрепче меня, сказывалось серьезное преимущество в росте. Но одно дело бороться – другое драться. За свою детскую и юношескую жизнь я уже не раз схлопотал, что называется, по морде, но ни разу не ответил тем же. И не потому что так уж боялся обидчика, просто не в силах был переступить тот моральный порог, когда можно было бы ударить человека по лицу. Мне это казалось таким чудовищным! Вот и терпел…
С другой стороны, я не хотел праздновать труса перед Таней, и потому, решительно мотнув головой и взяв ее под руку, с развязным видом направился вперед, словно крылатый, к краю пропасти, через которую вел шаткий мостик, грозящий обрушиться в любой момент.
Троица загораживала нам подход к подъеду – впереди Князь, с грозной ухмылкой на лице, позади и по бокам от него – два его дружка с налипшими папиросками на презрительно растянутых, с заедами, губах. Подойдя к ним вплотную, Таня досадливо, нисколько не боясь, сказала:
– Уйди с дороги, Князь, тебе ж лучше будет, а то…
– А то что? Этому длинному петуху пожалуешься? – он с презрением плюнул мне между ног на землю, попав слюной на мои козырные туфли. – А ты вали-ка отсюда подобру-поздорову, длинный. Сегодня я добрый, не буду тебя бить!
Его дружки засмеялись. Один многозначительно переложил из кармана брюк в другой кнопарь.
Таня сделала шаг в сторону, чтобы обойти шпану, но Князь вновь заступил нам дорогу.
– Я же тебе сказал, длинный, катись отсюда колбаской! – прошипел он, глядя на меня снизу вверх сузившимися глазами на исказившемся в злобной гримасе лице. – Последний раз говорю!
Я молчал, решив не отступать – будь что будет. Дай-ка пройти, фуфел! – Князь шагнул вперед, вклинившись между нами, и вдруг резко толкнул меня локтем в живот.
От неожиданности, я полетел на спину прямо в зловонную, покрытую голубиными перьями и экскрементами, лужу, образованную булькающей струйкой из-под крышки засорившегося колодца. Я упал неловко, даже внешне комично, задрав кверху ноги. Я моментально вскочил, но дело было сделано – я был обосран в прямом и переносном смысле слова с ног до головы. Горячая вода стекала с меня всего, даже за шиворот с мокрого затылка, обжигая не только тело, но и, без того сгоравшую от стыдобины душу.
Слезы горького бессилия закипели в моих глазах, и я едва сдерживался, чтобы тут же не разрыдаться в открытую. Я затравленно озирался помутневшим взором, понимая, что ничего не сделаю, ничего не предприму, чтобы исправить положение, которое, впрочем, исправить уже было и невозможно, даже если бы мог и если бы хотел…
Троица развязно гоготала, тыча в меня пальцами, Таня сочувственно смотрела,
