идет к бакам с горючим, а погасить его экипаж не в состоянии. Надо бы покинуть САУ до взрыва, попробовать успеть отбежать на безопасное расстояние, хоть и под пулями наших автоматчиков, но у раненых танкистов уже нет сил отдраить люки. И слышны крики заживо горящих людей. Их душераздирающие вопли пробиваются даже через грохот боя и доносятся до нас. Помочь им нельзя: люки закрыты изнутри, снаружи можно открыть только разрезав металл сваркой. Но кто им поможет? Не наши же, а немецких ремонтных команд нет.
Ужасна смерть танкистов в бою – что русских, что немецких. Нет, наверное, смерти страшней…
Неожиданно вспомнил, что и брат моей Анечки – Николай – был танкистом. Без вести пропал в сорок четвертом на территории Белоруссии. Жив ли он? Или погиб вот так же…
К концу боя за улиц, САУ и Тигр были уничтожены, из наших четырех танков остался только один – тот, у кого разворочены гусеницы, и который уже не мог двигаться вперед. За дело взялась пехота. Прикрываясь дымовой завесой, она внезапно возникает из клубов дыма и подчищает квартиры и подъезды домов, казематы, подвалы, соединенные между собой переходами – по ним немцы могут пробраться даже в тыл наших войск. Затем на улице появляются новые наши танки, они проходят улицу насквозь, задрав пушки, и переползают через баррикады на следующую улицу. Успеваю увидеть, как один из танков подрывается на мине…
Улица устлана телами убитых, но еще больше корчащихся в страданиях, раненых. Они немо – неслышно из-за грохота сражения – разевают почернелые, жаждущие влаги, рты, прося о помощи. Теперь к ним начинают подбираться девушки из санчасти, перевязывают на месте раны, накладывают шины на поломанные ноги, поят водой, кому-то помогают подняться и ведут в тыл, кого-то тащат на носилках.
Невдалеке от меня молоденькая санитарочка – белокурая девчушка, лет семнадцати, в берете и негнущихся, не по маленькой ноге, огромных кирзовых сапогах схватила за руку пожилого, усатого красноармейца, с совершенно черными, выгоревшими глазами, пытаясь помочь тому встать. Девчушка дергает его за кисть, и рука белым, до плеча, обрубком выскакивает из рукава его обгорелой фуфайки и остается в ее ладонях. Солдат даже не реагирует, а у девчушки отказывает нервная система, и она валится на мостовую без чувств. А к раненым немцам, боящимся даже стонать, никто не спешит, да и некому…
Бой отдаляется, и стало чуть тише, теперь можно услышать выкрики окружающих меня людей. Полковник Слогодский отдает короткий приказ, и пехотный батальон устремляется на зачистку занятого квартала, через десять или пятнадцать минут туда же неспешно поползли и танки нашей группы. Проходы между дворами загорожены бетонными плитами и стальными ежами, и танки крушат стены домов, проходят их насквозь в облаках пыли, и таким образом врываются во дворы.
Затем я, одетый, как и все в нашей группе – в бронещитке под фуфайкой и каске из сверхпрочной брони, вместе со Слогодским, окруженный двумя
