но мама меня отговорила.
Оказалось, они были правы. Музыкальный мир жесток. Помню, как я сыграла песню, которую написала для Зака, а они с его музыкальным менеджером только посмеялись. Зак назвал ее миленькой.
У меня внутри все сжимается от стыда. Я вспоминаю эти моменты, и мне больно. Я недостаточно крепкая, чтобы такое вынести.
Хейзел поворачивается ко мне.
– Папа продолжает тебя спрашивать про Штрайхера?
Мало того что родители грезят о солидной работе для нас обеих, отец еще и обожает хоккей, и он многолетний фанат «Vancouver Storm». Он в диком восторге, что мы обе теперь работаем на команду. Когда он узнал, что парня из нашей школы купил Ванкувер, он от радости чуть с ума не сошел.
Я закатываю глаза.
– Да…
Мы смеемся, а Дейзи убегает вперед, чтобы поздороваться с белым лабрадором, бегущим нам навстречу.
– Такая славная собака, – говорит Хейзел, беря меня под руку.
Я улыбаюсь.
– Да, так и есть. Эта часть работы мне нравится.
Мы гуляем, любуемся на собак, здороваемся с другими хозяевами и наслаждаемся лесным воздухом. Между деревьев бежит река, шумя о камни. По дороге попадаются лужайки с подходом к воде, и Дейзи иногда бросается в реку, а потом радостно выбегает обратно на тропинку.
– Ты не притрагивалась к гитаре с тех пор, как вернулась домой.
Мне сдавливает горло, и я с трудом сглатываю.
– Было много дел.
Это ложь, и она это знает. Всю жизнь моя голова была забита песнями. Когда мы зависали с Заком, я постоянно бренчала на гитаре, и, стоило мне ударить по правильному аккорду, песня просто возникала у меня в голове. Будто дверь открылась и типа – о, привет, вот и ты.
Но Зак бросил меня, и все. Гробовая тишина.
Я слушаю хруст гравия под нашими ботинками и представляю свою гитару, которая одиноко лежит в квартире Хейзел и ждет меня. Я чувствую, как во мне шевелится странное чувство вины, словно я отвергла ее. Я купила эту гитару еще в старшей школе. Это не самая красивая и дорогая гитара на свете – далеко не самая, – но я все равно люблю ее.
А теперь я на нее даже не смотрю.
Каждый раз, когда я думаю поиграть, то представляю, как Зак просит отправить меня в аэропорт. Я вспоминаю все те моменты, когда играла на гитаре во время работы с Заком над стихами. И вспоминаю, как он смеялся над моей песней.
Хейзел кривит рот, и между ее бровями пролегает глубокая складка.
– Это же никак не связано с Герпесом?
Я прыскаю от смеха. Так она называет Зака.
– Мы не можем его так называть.
– Я всем говорю, что у него он точно есть.
Я складываюсь пополам от хохота.
– Герпес – это навсегда.
Она щурится и закрывает ладонями губы.
– Да, а Зака уже давно нет. Так что давай теперь называть его Хламидией. – Ее лицо снова становится
