щеголяла в шелках и жемчугах. Я познавал науки, верховую езду, фехтование – готовился стать истинным аристократом. И пусть я носил фамилию матери, Инноченти, – но все знали, чей я сын. Маркиз не стеснялся появляться со мной на людях, обещал признать своей кровью.
Увы, сказка кончилась слишком быстро. Когда мне было десять, мать слегла с проказой. Лицо и тело покрылись омерзительными язвами, кожа гнила и облезала. Перепуганный маркиз шарахнулся прочь, не желая иметь ничего общего с больной любовницей и её сыном. Денег и подарков мы больше не видели.
Катерина из последних сил продолжала работать, но болезнь быстро брала своё. Приходилось трудиться и мне разносчиком, чистильщиком обуви, посыльным. Жалкие гроши, что мы зарабатывали, уходили на лекарства.
А по вечерам в наш убогий подвал являлся Джузеппе, отвратительный пьянчуга, с которым связалась мать. Он лупил её смертным боем, изливая злобу за собственные неудачи. Бил и меня, если попадался под руку.
В один страшный день Джузеппе впал в особое неистовство. Мать, пытаясь защитить меня, получила удар бутылкой по лицу. Кровь залила изуродованные язвами черты, осколки впились в гниющую плоть. Ублюдок занес бутылку для нового удара, явно намереваясь добить. Но тут взыграла моя аристократическая кровь. Схватив кочергу, я с размаху опустил её на голову подонка. Череп треснул как орех, забрызгав всё вокруг мозгами и костяными осколками.
Джузеппе рухнул бездыханным, а моя бедная мать приняла вину на себя. Её упекли в тюрьму, а меня – в сиротский приют. Маркиз, заседавший в городском совете, мог бы спасти её одним своим словом. Но он и пальцем не пошевелил, чтобы помочь женщине, родившей ему сына. Видимо, побоялся запятнать свою репутацию связью с "преступницей".
Это стало последней каплей. Сгорая от ненависти, я поклялся отомстить подлому ублюдку, из-за которого мы лишились всего. Распрощался с последними детскими иллюзиями, что отец однажды признает меня и заберет во дворец. Понял, что никому не нужен, кроме себя самого.
Приютские дети быстро прознали, что я бастард знатного папаши. "Эй, маркиз, как поживает твой высокородный отец? Или всё на золотом горшке восседает?" – издевательски кричали они. Прозвище "маркиз" приклеилось намертво, превратившись в злую насмешку. Потянулись долгие месяцы в приюте, полные издевательств и унижений. Я считал дни до своего побега, лелея мысли о мести. И вдруг, через год пришла страшная весть – моя несчастная мать угасла в тюремной камере, так и не оправившись от болезни и побоев.
После известия о смерти матери двенадцатилетний я просто обезумел от горя и ярости.
Я сбежал из приюта при первой возможности и затаился на городских задворках. По ночам прокрадывался к особняку маркиза и швырял камни в окна, разбивая стекла вдребезги. Выкрикивал проклятия, призывая на голову отца всевозможные кары небесные. В моих криках слышались боль, гнев и отчаяние мальчишки, в одночасье потерявшего мать и все надежды на будущее.
Слуги маркиза
