все мягкие вещи и, крепко связав его, без дальнейших церемоний сбросил в пропасть.
Я услыхал, как наш багаж, с громким свистом рассекая воздух, летел вниз. Дядюшка, нагнувшись над бездной, следил с довольным видом за путешествием своих вещей, пока не потерял их из виду.
– Хорошо, – сказал он. – А теперь очередь за нами!
Я спрашиваю любого здравомыслящего человека: можно ли слышать такое без содрогания?
Профессор взвалил себе на спину тюк с приборами, Ганс – с утварью, я – с оружием. Мы спускались в следующем порядке: впереди шел Ганс, за ним дядюшка и, наконец, я. Схождение совершалось в полном молчании, нарушаемом лишь падением камней, которые, оторвавшись от скал, с грохотом скатывались в пропасть.
Я сползал, судорожно ухватясь одной рукой за двойную веревку, а другой опираясь на палку. Единственной моей мыслью было: только бы не потерять точку опоры! Веревка казалась мне слишком тонкой, чтобы выдержать троих человек. Поэтому я пользовался ею по возможности меньше, показывая чудеса эквилибристики на выступах лавы, которые я отыскивал, нащупывая их ногой.
И когда какая-нибудь шаткая ступень попадалась под ноги Ганса, он хладнокровно говорил:
– Gif akt!
– Осторожно! – повторял дядюшка.
Через полчаса мы добрались до прочной скалы, торчавшей из стены пропасти.
Ганс потянул веревку за один конец; другой конец взвился в воздух; соскользнув со скалы, через которую веревка была перекинута, конец ее упал у наших ног, увлекая за собой камни и куски лавы, сыпавшиеся подобно дождю, или, лучше сказать, подобно смертоносному граду.
Нагнувшись над краем узкой площадки, я убедился, что дна пропасти не видно.
Мы снова пустили в ход веревку и через полчаса оказались еще на двести футов ближе к цели.
Не знаю, есть ли на свете другой геолог, столь же ненормальный, как мой дядюшка, который стал бы во время такого спуска изучать природу окружающих его геологических напластований?
Что касается меня, я мало интересовался строением земной коры; какое мне было дело до того, что представляют собою все эти плиоценовые, миоценовые, эоценовые, меловые, юрские, триасовые, каменноугольные, девонские, силурийские или первичные геологические напластования? Но профессор, по-видимому, вел наблюдения и делал заметки, так как во время одной остановки он сказал мне:
– Чем глубже я спускаюсь, тем больше крепнет моя уверенность: строение вулканических пород вполне подтверждает теорию Дэви. Мы находимся в первичных слоях, перед нами порода, в которой произошел химический процесс разложения металлов, раскалившихся и воспламенившихся при соприкосновении с воздухом и водой. Я безусловно отвергаю теорию центрального огня. Впрочем, дальше будет видно!
Все то же заключение! Понятно, что я не имел ни малейшей охоты спорить. Мое молчание было принято за согласие, и нисхождение возобновилось.
После трех часов пути я все еще не мог разглядеть
