о том, что мне не следует затягивать с ответом.
– Мне приснился кошмар.
Не без иронии отмечаю, что начинаю привыкать к его обязательно-принудительной манере общения.
Келлан смотрит на меня, а сам тем временем не прекращает поглаживать мою лодыжку; и мне обманчиво кажется, эта часть моего тела занимает его сейчас больше всего.
– Расскажи мне об этом.
– Нет.
– Это не просьба.
Вижу, как мгновенно недовольно поджимаются его губы. Это пугает. Но почти сразу он ухмыляется, хмыкает. Оставляет в покое мою ногу и тянется к собственному горлу. Я перевожу взгляд на его длинные аристократичные пальцы, расстёгивающие медленно и так эротично верхнюю пуговицу рубашки… А, затем, ещё одну. Ощущаю, как краска приливает к лицу, ведь разум и память нельзя отключить по желанию. Увы. Покрываюсь мурашками. Похолодевшими ладонями растираю озябшие предплечья.
Он грациозно поднимается на ноги.
Теперь стоит рядом. Очень близко. Так, что практически нависает надо мной, и мне приходится запрокинуть голову, чтобы смотреть ему прямо в глаза.
– Ты забыла все правила, – его низкий голос, пробирает до костей, – что в тебя вбивали.
Я помню, что должна отвести взгляд. Должна! Чёрт возьми!
Не могу.
Нахмурившись, Келлан смотрит мне за спину, как будто что-то или кого-то ищет, и когда его глаза снова встречаются с моими, он спрашивает:
– Это тот же запах? В нём причина?
Молча киваю. Что-то, не поддающееся определению, туго сжимается и замирает под ложечкой. Вдох. Выдох. Вдох. Неожиданно для себя, делаю то, чему меня учил Уолтер: голова и подбородок остаются на месте, – запрокинутой и вверх приподнятым; я лишь опускаю глаза в пол. И в этот самый момент слышу, как Келлан с шипением выталкивает воздух сквозь зубы вместе с тихим утробным рычанием. Вероятно, ему нравится.
Нет. Вне всякого сомнения – нравится.
– Я могу идти, сэр?
Сердце замирает, отсчитывая секунды без ударов.
Келлан молчит. Я не двигаюсь. Помню – нельзя.
Тишина, между нами почти осязаемая. Насыщенная. Свет гаснет.
Подсознательно знаю, что он не отпустит. С ним не бывает просто. Поэтому нисколько не удивляюсь, когда датчики ламп движения снова срабатывают, а пальцы Келлана слегка касаются моего подбородка; большим и средним он гладит его.
Это прикосновение не требовательно и не болезненно, оно просто… приятно.
– Расскажешь?
Не вижу его глаз. Но чувствую, что он продолжает смотреть, изучает, – меня прожигает до нутра. Почти больно.
– Ева… Посмотри на меня.
Он впервые называет меня по имени. Это так… мурашечно.
«Только хозяин вправе дать рабу имя», – помню.
Подчиняюсь. Медленно.
Он выглядит почти демонически в мягком рассеянном свете коридора, с блестящими глазами, тёмными кругами усталости под
