ей съесть в «Дерри&Томс» ореховое пирожное. И теперь, когда Тори точно знала, что уезжает, все, что безумно раздражало ее в матери: манерность, жуткие шляпки, пронзительные духи («Шалимар» от Герлена), не говоря уж о прочих правилах насчет мужчин и бесед, – казалось ей почти что сносным. Потому что она уезжала, уезжала, уезжала! И надеялась, что никогда сюда не вернется. Потому, что заканчивался самый скверный год в ее жизни.
После кофе миссис Уэзерби помчалась забирать Розу от доктора.
Мать пила маленькими глоточками горячую воду с лимоном – травяного чая так и не нашлось. Перед ней лежали серебристый карандаш с такой же записной книжкой, куда был вложен список одежды.
– Теперь джоды, джодпуры. Ты ведь, возможно, поедешь в Индии на охоту.
Тори показалось, что мать говорила громче обычного, словно надеялась, что люди за соседним столиком узнают, что она и ее дочь не какие-то там серенькие провинциальные мышки.
– Си Си пишет, что глупо покупать их в Лондоне; в Бомбее она знает человека, который продаст их буквально задаром.
Си Си Маллинсон была дальней родственницей матери, и Тори по приезде в Бомбей станет жить у нее. Кроме того, та героически согласилась взять на себя все свадебные хлопоты, даже не будучи знакома с Розой. Ее письма, написанные стремительным почерком на восхитительно шуршащей бумаге, рассказывали о непрестанных вечеринках, спортивных состязаниях, бегах, а иногда и о пышных балах у губернатора.
«Такая превосходная идея, – писала она в своем последнем письме. – На бал в Бомбейском яхт-клубе явились все приличные молодые англичане, и девушки танцевали с каждым из них по десять минут, а затем меняли партнера – очень забавно и, как правило, вполне достаточно, чтобы оценить человека. – В конце письма она добавила: – Люди здесь действительно стараются быть в курсе последней моды, поэтому пришли мне с девочками парочку номеров «Вог» и, если это тебя не слишком затруднит, одну из тех божественных чайных роз из шелка – мою сожрали во время поездки голодные болотные муравьи!»
– Хинин, – мать лихорадочно пополняла список, – крем для лица, дорогая моя, не забудь. Я понимаю, что я надоела тебе своими поучениями, но ничто так не старит кожу, как загар, а ты и так смуглая. – Она была права: Тори унаследовала от своих предков гладкую оливковую кожу. – Щипчики для бровей; я сама перед твоим отъездом сделаю тебе брови. – У матери брови были еще одним пунктиком. – Вечерние платья, складной стул… о нет! По-моему, это лишнее, ты не доктор Ливингстон – я вычеркиваю… И… – она понизила голос. – Си Си пишет, что тебе нужно захватить с собой побольше, ну, сама-знаешь-чего. Там они дико дорогие, и я…
– Мамочка! – Тори нахмурилась и отвернулась; она так и знала, что мать испортит ее чудесное утро разговорами о «куколкиных гамаках» (так она называла гигиенические прокладки). – Мамочка, – Тори наклонилась к матери, – пожалуйста, не вычеркивай складной стул. Это так романтично!
– Ах,
