искушение засунуть руку в штаны и подрочить, но сегодня не тот день. Или время. Подрочить сейчас означало бы отклониться от распорядка, а я никогда этого не делаю.
Вместо этого я сжимаю челюсти и втягиваю воздух через нос, а затем резко выдыхаю через рот. Рука сжимается в кулак, и я впиваюсь ногтями в ладонь, пытаясь контролировать свои реакции.
Обычно это не так сложно.
Я и раньше смотрел порно, хотя обычно мне ничего не нужно для возбуждения в те дни, когда я забочусь о потребностях своего тела. Но это не похоже ни на что из того, что я когда-либо видел. Уиллоу выглядит так, словно полностью погрузилась в процесс, ее рука перемещается от одной груди к другой, розовый язычок высовывается, чтобы облизать губы.
Я направляю скрытую камеру на ее лицо, почти не двигая рукой. В мерцающем свете свечей румянец на ее щеках напоминает темную розу, а губы кажутся мягкими и влажными. Ее голова запрокидывается, с губ срывается тихий стон. Вот оно. Она уже близка к оргазму, балансирует на грани, вот-вот подойдет к самому краю, и это знание словно вибрирует во всем моем теле. Я напряженно склоняюсь над столом, взгляд прикован к экрану.
И тут она кончает.
Еще один томный стон, эхом отдающийся как в ванной, так и у меня в голове. Она извивается под водой, ее грудь поднимается и опускается, пока она хватает ртом воздух. Мое тело будто бы синхронизировано с ее телом – член пульсирует, яйца напрягаются. Я резко выдыхаю через нос и стискиваю зубы, заставляя себя сдержаться.
Нет.
Неподходящий день и неподходящее время.
Я не могу позволить себе вот так потерять контроль. Не из-за какой-то девчонки, которую нам следовало убить с самого начала.
Я начинаю мысленно считать секунды, делаю вдох, а затем задерживаю дыхание, ожидая, пока легкие не начнут гореть, – после чего выдыхаю. Так я делаю детства. Это способ справиться с тем дерьмом, через которое меня заставил пройти отец.
Устроившись поудобнее в кресле перед письменным столом, я наблюдаю за тем, как вода плещется о край ванны Уиллоу, и вспоминаю, как отец держал мою голову под водой. Как я заранее делал глубокий, судорожный вдох, наполняя легкие до краев. Затем считал секунды, ожидая, когда мне снова разрешат дышать.
На секунду у меня перед глазами все расплывается, и грудь начинает болеть, как в те моменты, когда мне приходилось напоминать себе, что дыхание должно быть более частым, чем то, что считалось нормой у отца. Но кто вообще знает, что такое, мать ее, норма?
Размышления об этом не помогают, поэтому я прогоняю воспоминания прочь. Мне не нравится вспоминать это дерьмо.
Пальцы одеревенели, ноют от призрачного воспоминания о том, как отец ломал их, один за другим. Я разминаю их и встряхиваю руками, пытаясь избавиться от этого ощущения.
Сейчас не стоит об этом думать.
– И о ней тоже, – бормочу я себе под нос, отрываясь от видеотрансляции в ванной Уиллоу как раз в тот момент, когда одна из ее рук
