словно от стакана огненной воды.
Однако спиртным от мужика не пахло. Да и не могло пахнуть. Накануне нашего приезда казаки запретили владельцам сельмагов торговать спиртным. И заодно назначили штраф за каждую проданную бутылку водки – десять плетей.
– Здесь не радоваться, плакать надо, – отреагировал на прискорбную новость кормчий. – Где такое видано, чтобы гражданам столь бесцеремонно испортили праздник?
– Настоящий праздник, как и красивая молодица, хорош и без водки, – возразил новый знакомый. – А желающих его испортить – хоть пруд пруди. Говорят, в Киеве под парами стоит поезд с молодчиками, которые горазды булыги и коктейли Молотова метать. А таких, с позволения сказать, гостей следует на трезвую голову и во всеоружии встретить.
– Небось, откопал припрятанный в огороде «шмайсер»? – съехидничал Геннадий. – А может, и целый миномет?..
– Я, мил человек, вот этим кнутом могу так перетянуть любого майданутого, что он сходит по-большому и по-маленькому. Не снимая штанов.
– Вдруг в ваших краях объявится мой родственник-киевлянин, – попросил я, – так вы уж не сильно его стегайте.
– Каков он из себя?
– Примерно ваших лет и комплекции.
– Чего же он, старый хрыч, на Майдан полез?
– Впечатлений, наверное, захотелось. Но не придумал ничего лучшего, как метать булыжники в омоновцев. Правда, неудачно. Рука-то у него после операции плохо срослась, поэтому булыжники летели в другую сторону. «Слышь, чертов инвалид, – сказали ему, – ты уже парочку наших зашиб. Хватит кидать, лучше подноси камни. Целее будем».
– Извините, боюсь, пощады вашему родственнику с моей стороны не будет, – ответил пастух. – Нет у меня сострадания к тем, кто ради впечатлений затевает свару. Поэтому для блага вашего родственника – пусть и не помышляет устроить майдан на крымской земле.
Он оказался философом, мужик, который пас за сельской околицей отощавших коров. Хотя и перекидал за свою жизнь сотни тонн навоза, прекрасно понимал, что все эти потрясения и майданы сделают ее еще более нищей.
Впрочем, пастухи, чабаны и землепашцы все отчасти философы. И такими их сделало прямое общение с природой, где все имеет глубинный смысл. И розовые туманы над Балаклавской бухтой, и сорочьи теремки вдоль обочины, и выросший под защитой дота времен Великой Отечественной синеокий пролесок.
– Впервые за все утро попалась смурная физиономия, – говорит Анатолий. – А то мне уже начало казаться, что мы попали на выставку улыбок.
Впрочем, у шофера хлебовозки имелись веские основания пребывать в подавленном настроении. Он даже не счел нужным удовлетворить любопытство седоков машинёшки с донецкими номерами.
– Ты почему разлегся посреди дороги? – удивился наш кормчий. – Козочек решил накормить?
– Пошел ты… сам знаешь – куда, – отмахнулся мрачноликий.
И
