Она все еще остается сама собой. Она не принадлежит ни Богу, ни дьяволу. Пусть злой дух вселился в нее и вращается в ней легким паром – он еще не подчинил ее себе, так как ее воля все еще в ее власти. Пусть она одержима – она еще не собственность дьявола. Порой он совершает над ней страшное насилие – однако без всякой для себя пользы. В грудь, в живот, во внутренности ее он кладет горящий уголь. Она извивается, вздымается на дыбы и все-таки продолжает говорить: «Нет, палач! Я останусь сама собой». – «Берегись! Я хлестну тебя таким страшным ударом кнута из змей, что ты заплачешь и крики твои пронзят воздух».
В следующую ночь он не является. В воскресенье утром муж отправляется наверх в замок и возвращается расстроенный, подавленный. Сеньор заявил: «Ручеек, текущий по каплям, не в силах привести в движение мельницу. Ты приносишь мне деньги грошами, и от этого мне нет никакой пользы. Недели через две я должен уехать. Король отправляется походом во Фландрию, а у меня нет даже боевого коня. Мой хромает с последнего турнира. Живей! Мне нужно иметь сто ливров».
«Но где их найти, господин?»
«Если хочешь, ограбь всю деревню. Я дам тебе людей. Скажи этим мужикам, что они погибли, если не будет денег, а ты – в первую голову. Ты надоел мне. Ты баба. Ты трус и лентяй. Ты погибнешь, расплачиваясь за свою трусость и мягкость. Я тебя не отпущу. Сегодня ведь воскресенье. Как они будут смеяться, если увидят снизу, как ты болтаешь ногами на амбразуре дамка».
Бедняга передает жене этот разговор. Весь охваченный отчаянием, он готовится к смерти, отдает душу на попечение Бога. Жена, не менее его напуганная, не может ни лечь ни спать. Что делать? Как жаль, что она отказала Духу! О! Если бы он снова явился!
Утром, когда муж встает, она падает в изнеможении на постель. Не успела она лечь, как чувствует какую-то тяжесть на груди, тяжело дышит, задыхается. Тяжесть спускается ниже, давит на живот, и в то же мгновение она чувствует вокруг своих рук чьи-то стальные руки.
«Ты звала меня! Вот я и пришел. Наконец-то, непокорная, твоя душа принадлежит мне».
«Разве она принадлежит мне? Мой бедный муж… Ты ведь его любил… Ты сказал… Ты обещал».
«Твой муж! А разве ты забыла? Разве ты всегда была ему верна? Отдай мне душу твою. Я прошу ее у тебя, хотя она и так моя».
«Нет, мессир, – говорит она в приливе гордости, побуждающейся в последний раз, несмотря на безвыходность положения. – Нет, мессир, моя душа принадлежит мне, моему мужу, святым таинствам…»
«Ах, глупая, глупая, непоправимо глупая! Ты еще продолжаешь бороться под кнутом… Я видел твою душу, знаю ее каждый миг и лучше, чем ты сама. День за днем следил я за тобой, видел, как ты сначала восставала, потом впадала в печаль и отчаяние. Я слышал, как ты уныло вполголоса говорила: „На нет и суда нет“. Наконец, я видел, как ты примирилась. Тебя немного побили, и ты кричала не очень громко… Если я требую твою душу, то потому что ты и так ее потеряла. Твой муж теперь гибнет… Как быть? Мне жаль вас. Ты принадлежишь
