было взаимодействие государственного и общинно-частного секторов в экономике, соотношение которых в каждом из регионов древнего Ближнего Востока было обусловлено экологически; в концепции антиковедов-грецистов это место занимала собственно эволюция полиса, также определявшаяся объективными факторами (прежде всего прогрессом экономики и межрегиональной интеграцией в Средиземноморском регионе) [66]. Принципиально важно, что суждения Дьяконова о закономерности формирования полисного строя Греции вследствие гибели микенского общества «третьего пути развития» на рубеже позднебронзового и железного века [67] создавали возможность для интеграции этих двух и без того обширных схем.
Интеграции этих схем содействовало и единство их создателей в том, что важнейшей чертой древних обществ как Востока, так и Запада была фундаментальная роль в их функционировании общины. Тезис о свободных общинниках как третьем классе древних обществ, не менее, а более значимом по своей роли в социальной борьбе, чем рабы, стал пунктом консенсуса советских исследователей древности по меньшей мере с 1960-х гг.[68] Принятие этого тезиса сделало более конкретным и изучение собственно рабства: фактическим итогом научной серии «Исследования по истории рабства в античном мире», выходившей в 1960–1970-е гг., стала констатация того, что эта форма эксплуатации была структурообразующей даже не во всех античных обществах [69]. Выкладки И. М. Дьяконова о типологии форм эксплуатации на древнем Востоке, несмотря на введение эффектного термина «илоты», выглядят достаточно бледно и уязвимо [70] по сравнению с его же схемой «путей развития», в которой вопрос о формах эксплуатации играет второстепенную роль. На наш взгляд, правомерно сказать, что в позднесоветской историографии произошло замещение детерминирующего фактора исторического процесса древности: эволюция общины оказалась признана таковым не столько наряду с эволюцией форм эксплуатации и классовой борьбой, сколько вместо них. Эта перемена аксиоматики осталась не «отрефлексирована», как она того заслуживала, ни в советское, ни в постсоветское время; однако ее значение трудно переоценить. По сути дела, было бы уместно поставить вопрос, можно ли с принципиальной точки зрения считать марксистскими исследования, принимающие в качестве детерминанты исторического процесса древности эволюцию общины. Дело не только в том, что этот подход смещает с позиций детерминанты формы эксплуатации и классовую борьбу как таковые: однако разложение общины еще в древности под воздействием института частной собственности и связанных с этим социальных противоречий – тезис, прописанный у основоположников марксизма весьма четко [71] и в свое время определяющий, в частности, для концепции В. В. Струве [72]. Ревизию этого базового тезиса можно было обстроить какими угодно шедшими к делу цитатами; но все же в сути этой манипуляции стоило отдавать себе отчет. Другое дело,
Разведение процессов эволюции полиса и эволюции рабовладельческих отношений было, похоже, впервые в советской историографии четко оговорено в связи с сюжетом кризиса полиса в работе О. В. Кудрявцева (Кудрявцев 1954), а далее воспринято при формировании концепции II тома «Всемирной истории» (см. наше прим. 23).
История древнего мира 1989: т. 2, 18–24.
Вероятно, не случайно, что практически одновременно с формированием этого консенсуса, на рубеже 1950-х и 1960-х гг., на историческом факультете МГУ происходила гораздо более болезненная, с «оргвыводами» по партийной линии, дискуссия о роли «средних слоев» (зажиточного крестьянства и мелкой буржуазии) в классовой борьбе в капиталистических и развивающихся странах на современном этапе. Скрепленная на высоком уровне победа в этой дискуссии позиции кафедры новой и новейшей истории о признании возможности союза «прогрессивных сил» с этими слоями показывает отход от крайностей «классовой борьбы» во всех направлениях историографии этого периода: Галкин 2004: 164–166.
См. оценку Э. Д. Фролова (Фролов 1999: 412), скорее поддержанную Х. Хайненом (Хайнен 2014: 165).
Дьяконов 1973; о слабостях т. н. «широкого» толкования Дьяконовым понятия «раб» см.: Неронова 1992: 111–123, 279–281.
См., например, вполне однозначные утверждения Маркса и Энгельса: Маркс 1968: 483; Энгельс 1961б: 168. Мы благодарны А. А. Немировскому, своевременно в ходе нашей работы над этой статьей напомнившему нам о значимости этого тезиса классического марксизма.
Крих 2013: 94–96.
