– оглушительный взрыв стекла. Осколки разлетелись во все стороны. Сердце рванулось в горло и задушило мой крик.
Звук и движение слились воедино.
Дверь рядом со мной смялась и с хрустом впечаталась мне в бедро. Жгучая боль пронзила ногу, и я провалился в темноту.
Первое, что я услышал, очнувшись, – ритмичный писк. Нога сразу же запульсировала, словно отбойный молоток. Я попытался пошевелить пальцами ног, но не смог. Глаза слипались, но открывать их мне всё равно не хотелось. Каждая моя клеточка утопала в боли, словно все кости в теле полностью переломали.
Кто-то сжал мою ладонь. Ладно, возможно, рука ещё цела. Я разлепил веки и посмотрел вверх.
– Мама? – прохрипел я.
Она сидела рядом и держала меня за руку, встревоженная, но невредимая:
– Я здесь.
Моя нога, зафиксированная гипсом, висела на каком-то ремне, прикреплённом к больничной койке. К моему телу тянулось множество трубок и проводов. Слёзы текли по моим щекам:
– Я больше не смогу играть в духобол.
Вот и всё, что я смог сказать. Внутри меня боролись страх и гнев. Как это произошло? За что?
Но мама только сильнее сжала мою ладонь. Вместо привычной улыбки, которую она всегда дарила мне, когда я болел, я увидел на её лице печаль:
– Ты жив. И ты поправишься. Остальное неважно.
Она вложила в мою ладонь что-то прохладное и гладкое. Это был Назар Бонджук, её амулет, яркий сине-белый стеклянный глаз, защищающий от зла. Она привезла его из Турции с одной из конференций, посвящённых исследованию истории оккультизма, и с тех пор никогда не снимала.
– Тебе это нужно больше, чем мне.
– Но зачем? В больницах полно сигилов, – Усилием воли я заставил себя немного приподняться.
Её шея, обычно украшенная блестящим Назаром, теперь выглядела бледной и уязвимой. Мама бросила взгляд на широко распахнутую дверь в палату и затем снова посмотрела на меня:
– Я должна идти. И я люблю тебя, помни об этом.
В последний раз сжав мои пальцы, она встала и вышла за дверь.
Сердце часто забилось где-то в районе горла. Почему она оставила меня здесь? Одного? В таком состоянии? И почему, во имя Соломона, отдала мне свой амулет? По телу пробежала новая волна боли, и я откинулся на жёсткую больничную койку, вдыхая тошнотворный запах антисептика.
Я перевёл взгляд с загипсованной ноги на трубки, торчащие из моей руки, и затем – на окно. Большие замысловатые символы покрывали стекло – символы экстрасенсов, на порядок сложнее любых печатей, которые я умел рисовать. В больницах серьёзно относились к призрачной угрозе, особенно здесь, в Новом Орлеане – самом паранормальном городе Америки. Им приходилось. Если хоть один обезумевший дух прорвётся сквозь повреждённый оберег или сигил, угаснет дюжина и больше жизней – и то при условии, что федеральные экстрасенсы доберутся вовремя. Я поглядел на знакомую
