было! Когда наш герой разинул рот, чтобы вздохнуть, в его горло хлынула круто солёная, пахнущая бензином вода. Бонго попытался было крикнуть, – ещё хуже! Море врывалось в ноздри, в уши; он оглох, его желудок был полон, – но беглец жил, а значит, страдал! Наконец, якорем устремился бедняга в глубину…
И тут Бонго схватили за шиворот – уверенно и крепко, причинив изрядную боль. Будто рыбу на крючке, его вытаскивали прочь из солёной тьмы.
Люди, плывшие в небольшой лодке, – спасители, – с виду были самые обычные. У подвесного мотора сидел негр, из моря Бонго вытаскивал белый. Обоим с виду под тридцать, росту хорошего (с метровой глубины вперёдсмотрящий достал обезьяну, не слишком нагибаясь). На белом – нечто вроде лёгкого серого комбинезона; на чернокожем – широкие штаны со множеством карманов и линялая зелёная майка, украшенная двумя кругами, синим и розовым. Лицо у белого загорело почти до негритянской черноты, зато волосы, брови, ресницы и покрывавшая щёки бородка были предельно выбелены солнцем, – получился сущий негатив. Негр же был, как положено, губаст, курнос, глаза имел близко посаженные, зато яркие и блестящие, будто тёмные алмазы; глядя на такое лицо, хочется улыбнуться… Но всё это Бонго рассмотрел позже. Пока что лишь сообразил, что его добровольная гибель в грязной бухте откладывается.
Беглеца хорошенько встряхнули и посадили на среднюю скамью, именуемую на море банкой. Затем белый чрезвычайно умело ухватил обезьяну за затылок и кобчик, нагнул до полу, тряхнул ещё раз, – и Бонго в два счёта освободился от постылого внутреннего груза…
Негр тем временем вывел лодку из теснины между бортами больших судов – и, ловко увернувшись от набиравшего ход танкера, двинулся в открытое море. Курс держали на конец змеистого мыса, отсекавшего акваторию порта.
Причалив туда, оба спасителя вышли на пустынный берег. Белый вынес всё ещё дрожавшего Бонго и бережно усадил его на гальку, под большую глыбу. Затем из ящика на корме были извлечены термос со сладким чаем, кусок сыра и пара довольно кислых яблок; всему этому шимпанзе охотно отдал должное, люди тоже перекусили. Скоро беглец обсох, приободрился, – а главное, ощутил, как рассеивается в нём душевный мрак. Он почему-то верил этим двоим, особенно негру; верил, что уж они-то не дадут ему пропасть, – и будущее не казалось безнадёжным. Вот если бы эти добрые мужчины ещё взяли бы да вернули Бонго в родимый цирк, к Эльвире…
В этот миг, дожёвывая яблоко, шимпанзе услышал голос наставницы. Точнее, её внутренний крик. Его единственную подругу и покровительницу терзали, она кричала об этом всем своим естеством.
Бонго вскочил. В который раз проклиная человеческую тупость, языковую стену между миром животных, где царит взаимопонимание, и единственным отколовшимся от этого мира видом Homo, – глядя на спасителей отчаянными глазами, он залопотал всё громче, заметался, ударил себя в грудь кулаками…Наконец, Бонго бросился к лодке и стал изо всех своих немалых сил отталкивать её от берега.
К счастью, новые знакомые наверняка имели дело с большими обезьянами…
