ради возможности задать ему на ухо этот вопрос, целую неделю мучил себя их крашеным крюшоном с вишневым сиропом. Ты этого напитка и пивом-то не назовешь, Ханс. Знаешь, что он мне ответил? «Молодежь, воспитанная в сытости, склоняется к анархии, – сказал он, смерив меня сверху вниз, благо он детина высокорослый, – они склоняются, но от шоколада не откажутся. Европа всякое пережила, и это переживет, если сохранит рамочные условия».
Ханс, европарламентарии там, в Брюсселе, живут на другой планете. Через два квартала от парламента, где они заседают, район. Там одна школа, одна церковь, две мечети, четыре филиала исламских банков, ни одного Spielhalle и шесть школ рукопашного боя. А Европарламент спорит о резолюции по Непалу. Трое суток ломали копья. Можно ли поступиться европейскими ценностями демократии ради редкоземельного металла, в котором у старушки Европы обнаружился острый дефицит! Нельзя, говорят. Этот парламент – кругосветник, на котором не заметили, как вода из под него ушла. А на мостике все стоят, выбирают курс, всматриваются в даль. Как у них так выходит? Ведь они сами где-то живут, в том же Брюсселе их дети тоже учатся в школах, жены бывают в магазинах. И ведь самое удивительное, что у них все самосогласованно: парламенты собираются, правительства работают, институты демократии и права шлют отчеты. Рамочные условия непоколебимы. В свое время я прочел записки, дневники Йозефа Геббельса. Знаешь, что поразило меня больше всего? Красная Армия уже воевала в Германии, уже генералам вермахта стали ясены масштабы провала, а Геббельс совершенно искренне пишет фюреру о том, что после победного окончания компании необходимо построить 56 тысяч домов, чтобы решить жилищную проблему. Мне вспомнились эти строки, когда я услышал, что «Европа и это переживет». Вот от этого всего мне не по себе. В этой логике я не нахожу себе места.
По старой памяти я в Брюсселе рискнул зайти в клуб. По-французски я так и не читаю, но увидел на вывеске парней в белых кимоно, и слово «каратэ» написано. А внутри, перед самим залом, коврик для намаза, надписи не по-японски и, замечу, не на французском. Парни все как на подбор. Серийного производства. Раньше, в самом начале века, так «Аль-Каиду» изображали, детей пугали. А из зала удары по мешку – молотят, как черти, тупо молотят по мешку. Вот тебе и все белое кимоно! Они меня не изгнали, не предложили потренироваться, ни-че-го. Они меня не заметили. Как будто меня нет. Вот точно так, как мои европарламентарии не замечают их. И меня.
Потому сижу в президиуме, а счастья нет. По большому счету, хочется жить для того, чтобы быть услышанным. Затем возникает потребность быть понятым. И так, ступенька за ступенькой, ты поднимаешься к тому, что недостижимо. Ты на чердаке, над тобой небо, но тебе оттуда только вниз. Я написал книгу, которая многое объясняет, но она никому не нужна. Ни тем, ни этим.
Можно сосредоточиться на личном, что я и постараюсь сделать. Слава богу, тут тоже достаточно проблем. Ты о них знаешь. К слову: получил подробное письмо от моей Марии. Она пишет, что
