со мной своими музыкальными талантами. Рано утром она садилась за пианино, на стульчик с бархатной обивкой, а была она такого маленького роста, что не доставала ногами до пола.
– Давай, Соломон! – говорила она с улыбкой, и я запрыгивал на лакированный верх пианино. Мне нравилось лежать там, пока она играет, смотреть на искорки в ее глазах и наблюдать, как она оживает. Она играла еще и еще, ее маленькие пальчики порхали по клавишам, ее светлые волосы подпрыгивали. От музыки у меня по спине и усам бежали мурашки. В такие моменты вокруг нас всегда кружили мерцающие ангелы.
Потом в дверях появлялась ее мама со школьным портфелем и переброшенным через руку пальто.
– Пора в школу.
– Мамочка, я не хочу туда.
– Надо идти.
– Ну, мамочка, я только доиграю эту песенку. Я сама ее сочинила, и Соломону нравится.
– Элен, ПОРА В ШКОЛУ!
Мне оставалось беспомощно наблюдать, как свет покидает Элен. Ее маленькое личико хмурилось, бледнело, глаза наполнялись слезами, когда она закрывала крышку пианино.
– Послушай, Соломон, – сказала мой ангел, и я вернулся из своих воспоминаний.
– Элен теперь взрослая. Она не та девочка, которую ты помнишь.
– Ну и что? – спросил я.
– Я должна тебя предупредить: Элен в таком душевном состоянии, что ей будет трудно как следует о тебе заботиться, – ответила мой ангел. – У нее малыш, он едва начал ходить, и муж, который кричит на нее, а живут они в отчаянной нужде.
– Я хочу туда, – сказал я твердо.
Мой ангел замешкалась, как будто хотела что-то добавить.
– И еще, – прошептала она, – там есть Джессика.
– Джессика?
Мой ангел молчала. Она нежно смотрела на меня серебряными глазами.
– Я уверена, Соломон справится, – сказала мама Элен.
– Это лечебный кот. А еще он храбрый и дерзкий. У него получится.
Когда пришло мое время родиться, я увидел, как мой ангел превратилась в калейдоскоп искр. Серебряные звезды подернулись дымкой – и вот я со свистом лечу сквозь космический простор. Блеснула вспышка света, и я прорвал огромную золотую паутину, отделяющую мир духов от земли. Это был замечательный полет.
А потом все изменилось.
Я больше не был светящимся кошачьим духом. Меня сжало до размеров маленькой сосиски, и я оказался в тельце новорожденного котенка. Все, что я мог, – визжать и извиваться. Глаза не открывались. Лапы не держали меня. Я не знал, какого цвета у меня шерсть. Это было невыносимо. Как я мог согласиться на такое? Я не стал настоящим котом. Я превратился в сосиску.
Но не я один. Нас было четверо в этой урчащей шелковистой и ритмично шевелящейся куче. Мама-кошка окутывала теплом все мое существо, когда облизывала и кормила меня.
Через десять дней глаза открылись, и я увидел край корзины, стоявшей у теплой печки. Увидел
