трава, пошел в горницу.
На подоконнике распахнутого окна мертвенно розовели лепестки отцветавшей в палисаднике вишни. Григорий спал ничком, кинув наотмашь руку.
– Гришка, рыбалить поедешь?
– Чего ты? – шепотом спросил тот и свесил с кровати ноги.
– Поедем, посидим зорю.
Григорий, посапывая, стянул с подвески будничные шаровары, вобрал их в белые шерстяные чулки и долго надевал чирик[47], выправляя подвернувшийся задник.
– А приваду маманя варила? – сипло спросил он, выходя за отцом в сенцы.
– Варила. Иди к баркасу, я зара́з.
Старик ссыпал в кубышку распаренное пахучее жито, по-хозяйски смел на ладонь упавшие зерна и, припадая на левую ногу, захромал к спуску. Григорий, нахохлясь, сидел в баркасе.
– Куда править?
– К Черному яру[48]. Спробуем возле энтой карши[49], где надысь сидели.
Баркас, черканув кормою землю, осел в воду, оторвался от берега. Стремя понесло его, покачивая, норовя повернуть боком. Григорий, не огребаясь, правил веслом.
– Гребани, что ль.
– А вот на середку выберемся.
Пересекая быстрину, баркас двинулся к левому берегу. От хутора догоняли их глухие на воде петушиные переклики. Чертя бортом черный хрящеватый яр, лежавший над водой урубом[50], баркас причалил к котловине. Саженях в пяти от берега виднелись из воды раскоряченные ветви затонувшего вяза. Вокруг него коловерть гоняла бурые комья пены.
– Разматывай, а я заприважу, – шепнул Григорию отец и сунул ладонь в парное зевло кубышки.
Жито четко брызнуло по воде, словно кто вполголоса шепнул – «шик!». Григорий нанизал на крючок взбухшие зерна, улыбнулся:
– Ловись, ловись, рыбка большая и малая.
Леса, упавшая в воду кругами, вытянулась струной и снова ослабла, едва грузило коснулось дна. Григорий ногой придавил конец удилища, полез, стараясь не шелохнуться, за кисетом.
– Не будет, батя, дела… Месяц на ущербе.
– Серники[51] захватил?
– Ага.
– Дай огню.
Старик закурил, поглядел на солнце, застрявшее по ту сторону коряги.
– Сазан, он разно берет. И на ущербе иной раз возьмется.
– Чу́тно, мелочь насадку обсекает, – вздохнул Григорий.
Возле баркаса, хлюпнув, схлынула вода, и двухаршинный, словно слитый из красной меди, сазан со стоном прыгнул вверх, сдвоив по воде изогнутым лопушистым хвостом. Зернистые брызги засеяли баркас.
– Теперя жди! – Пантелей Прокофьевич вытер рукавом мокрую бороду.
Около затонувшего вяза, в рукастых оголенных ветвях одновременно выпрыгнули два сазана; третий, поменьше, ввинчиваясь в воздух, настойчиво раз за разом бился у яра.
Григорий
Ч и р и к и́ – обувь вроде башмаков, на чирика́х вместо каблуков – набойки.
Я р – обрыв, подмытый и обрушенный речной берег.
К а́ р ш а – коряга.
У р у́ б – деревянный сруб (при постройке колодца).
С е р н и к и́ – спички.
