их от гноя и грязной крови.
Не издав ни звука и даже не сморщившись, мужчина стал черпать рукой из котелка горячую воду и наскоро промывать вскрытые раны. После этого, вытерев их правым рукавом, он приступил к главному и важному.
Пальцы его раненой руки, насколько позволяла боль, прижали кусок гнилого мяса к колену. Нож осторожно коснулся его с края и стал медленно срезать то, что казалось крупинками соли на его поверхности. Все срезанное он разделил надвое и погрузил как можно глубже во вскрытые раны.
Теперь можно было вновь перевязать руку и приступить к приятному и все еще необходимому. Недолго провозившись со своими бутылочками и горшочками, мужчина извлек из них несколько щепоток истолченных корней и травы, а также тягучие мази и резко пахнущие порошки. Все это он бросил в кипяток и, помешивая ножом, стал ждать.
Когда пришло время, господин «Эй» снял котелок с огня и дал ему немного остыть. Затем, попробовав пальцем воду, мужчина приложился к краю посудины и в три огромных глотка почти осушил ее.
Теперь можно было подкинуть в огонь дров и, разместив удобно руку, немного отдохнуть. Именно удобно. Ведь непрерывная ноющая боль становилась еще сильнее, когда рука оказывалась на весу или нагруженной. Уже не оставалось ни малейшего сомнения в том, что кости кисти и, возможно, предплечья серьезно повреждены. И если только Бог милостив к своему грешному сыну – не раздроблены. Но это можно было прощупать или посмотреть в разрезе только после того, как спадет опухоль. Так учил мэтр Гальчини.
А сейчас нужно собраться с силами и подтащить лежанку к очагу. И тогда все будет много проще и приятнее.
Крепко прижав руку к груди, мужчина решительно встал и подошел к предмету своего желания. Он улыбнулся. Лежанка, явно сделанная на заказ, представляла собой широкую лавку на крепких ножках и даже с выступающим подголовником. Это не селянские сваленные доски, притрушенные сеном и устланные грубой рогожей. На его лежанке даже имелся матрас и огромная подушка.
Мужчина ухватился за низ лежанки и подтянул ее как можно ближе к огню. На большее у него уже не осталось сил. Он лег ногами к двери, так и не убрав паутину, но осторожно расположив руку поближе к огню и укутав ее плащом.
Огонь вскоре потух. Дым, уходящий в отверстие в соломенной крыше, осел на короткое время, охраняя тепло очага. В углу сердито запищала огромная старая крыса, недовольно рассматривая непрошеного соседа.
А тому даже ничего не снилось. Под действием выпитого снадобья он провалился в оглушительно тишайшую и непроглядно черную яму, в которой не смеет пошевелиться даже душа. И оттого она не воспользовалась беспамятством человека и не стала терзать его воспоминаниями и видениями.
Не помешала ему и старая крыса, которая со всем своим выводком прошмыгнула по краю лежанки и надолго застыла, наблюдая угасающие огоньки никогда не видимого ею огня.
И даже стук в дверь не стал помехой для глубокого сна.
Впрочем,
