из пришлых, на поварню сходи, хлеба да квасу принеси.
– Понял, отец настоятель, – кротко и смиренно произнес послушник, кланяясь игумену.
Когда за послушником закрылась дверь, отец Антоний улыбнулся. Пожалуй, скоро Якова можно в рясофор постригать. Болтает – не страшно. Зато о наставнике печется. Отец Фома, что скоро Великую Схиму примет, работать за себя не позволит – сам будет и навоз убирать, и сено носить, а Якову урок будет дан, что нельзя монахам возноситься. А не поймет, так навоза на его век хватит…
Келия отца Антония почти не отличалась от братских. В углу образ Пресвятой Богородицы, по стенам лики преподобных основателей обители Савватия, Зосимы и Германа, лампадки, подставка для книг, узкий топчан. Разве что просторнее – надобно отцу игумену где-то и людей принимать, и грамотки важные хранить. Поэтому были еще сундук, обитый кованой медью, тяжелый стол, заваленный пергаментами и бумагами, и креслица, вырубленные из цельного капа.
В креслице напротив игумена, сидел монах в затертой суконной душегрейке поверх латаной рясы. Из рваного клобука (саблей чиркнули?) торчали седые пряди.
Имя Авраамия Палицына было известно от Смоленска до Соловков. Кто произносил его с восторгом, а кто – с зубовным скрежетом. Кто ж не знал, что именно келарь собирал деньги и ратников для Ляпунова, спас жизнь князю Пожарскому, раненому во время восстания москвичей? А потом Авраамий вместе с патриархом Ермогеном рассылал во все стороны Руси письма, призывавшие на борьбу с ляхами.
Отец Антоний втайне гордился, что монах, чье имя называли рядом с именами воевод земли русской – князя Пожарского и князя Трубецкого, принимал постриг на Соловках. А он, смиренный Антоний, держал тогда ножницы.
– Побелел ты, брат, побелел. Зато волосы на месте, – качнул головой игумен и, улыбнувшись, провел ладонью под клобуком: – А я свою гриву растерял. Ну да ладно, на все – воля Божия, – махнул рукой настоятель. – Новости-то сильно плохие? Было бы что хорошее, не приехал бы. Или опять в опалу угодил?
– Да уж лучше бы в опалу – не привыкать… – сказал Авраамий, облокотившись о стол. – Новости, отче – хуже некуда. Войско земское рассеяно, князь Пожарский убит. Ну, а где Трубецкой и Минин Кузьма – не ведаю. Может, убиты. Может, в плен попали – так это еще хуже. Трубецкого-то, как князя, легкой смертью казнят, а что с Кузьмой сделают – подумать страшно.
– Рассказывай, – кивнул помрачневший настоятель.
– Не знаю, с чего и начинать… – поднял отец Авраамий красные от недосыпа глаза.
– Ну, если не знаешь – начни с самого начала. Как ты в войско Пожарского прибыл – с этого и начни, – подсказал настоятель.
– А если с начала, отче, то прибыл я к князю в апреле, как раз после Пасхи. Войско Пожарского в Ярославле стояло. Ну, я не один приехал, – поправился келарь. – Архимандрит для окормления духовного двадцать старцев благословил, да сто ратников снарядил. Вместе с земским войском до самой до Москвы шли. В августе, когда к Первопрестольной пришли, казаки Трубецкого воевать
